Кукла на цепочке - Алистер Маклин

Так прошло около получаса, и все это время матроны трудились, а сидящие подо мной девушки болтали о пустяках. Когда день так полон нежной истомы, когда его тишину нарушают только шорканье вил и отдаленное гудение пчел, зачем еще какие-то разговоры? Подмывало закурить, и я наконец осмелился: нашарил в кармане пиджака сигареты и спички, затем уложил пиджак на пол, поверх него – пистолет с глушителем и зажег сигарету, позаботившись о том, чтобы дым не сочился через щели в стене.

Вдруг Герта глянула на наручные часы размером с кухонный будильник и что-то сказала Труди. Та встала, протянула руку к Мэгги и помогла ей подняться. Вместе они направились к крестьянкам – видимо, чтобы позвать их к завтраку; Герта уже расстилала на земле клетчатую скатерть, расставляла чашки и разворачивала матерчатые салфетки, в которых хранилась снедь.

– Не тянись к оружию. Все равно не успеешь – просто не доживешь.

Я поверил тому, кто произнес это за моей спиной. Я не попытался схватить пистолет.

– Медленно повернись.

Я медленно повернулся.

– Отойди от пистолета на три шага. Влево.

Я никого не видел. Но слышал прекрасно.

Я отошел на три шага влево.

На другом краю чердака зашевелилось сено, и появились двое: преподобный Таддеус Гудбоди и Марсель, змееподобный франт, которого я избил и запихнул в сейф. У Гудбоди не было оружия, но в нем и не имелось нужды: пистолет в руке у Марселя был величиной с два обычных, и, судя по блеску плоских, черных, немигающих глаз, этот тип обрадовался бы малейшему поводу пустить его в ход. Не внушало надежды и то обстоятельство, что на стволе отсутствовал глушитель. Этих двоих нисколько не беспокоит, что стрельба может кого-нибудь привлечь.

– До чего же там жарко, – пожаловался Гудбоди. – И чертовски щекотно. – Он улыбнулся – дяденьку с такой доброй улыбкой ребенок захочет взять за руку. – Ваша профессия приводит вас в самые неожиданные места, мой дорогой Шерман.

– Моя профессия?

– Если мне не изменяет память, в прошлую нашу встречу вы себя выдавали за таксиста.

– А-а… Ну да, было дело. Держу пари, что вы не заявили на меня в полицию.

– Да, я передумал, – великодушно подтвердил Гудбоди. Он подошел к моему пистолету, с отвращением поднял его и зашвырнул в сено. – Грубое, неприятное оружие.

– Ваша правда, – согласился я. – Вы-то всегда стараетесь привнести в убийство элемент изысканности.

– Что и будет сейчас продемонстрировано. – Гудбоди не потрудился понизить голос, да это было и ни к чему: гейлерские матроны уже пили утренний кофе, и даже с набитым ртом все они, похоже, умели говорить одновременно.

Гудбоди вернулся к сену, откопал холщовый мешок и извлек из него веревку.

– Будь бдителен, дружище Марсель. Если мистер Шерман сделает хоть малейшее движение, каким бы безобидным оно ни казалось, выстрели в него. Только не убей. Всади пулю в бедро.

Марсель плотоядно облизал губы. Я надеялся, что он не сочтет подозрительными движения моей рубашки, вызванные усиленным сердцебиением.

Гудбоди осторожно подошел ко мне сзади, туго стянул петлей правое запястье, перекинул веревку через стропило и после отладки, которая мне показалась неоправданно долгой, привязал другой конец к запястью левому. Мои кисти оказались на уровне ушей. Гудбоди достал второй кусок веревки.

– От моего друга Марселя я узнал, – заговорил он, – что вы довольно ловко деретесь руками. Мне пришло в голову, что и ноги могут быть натренированы не хуже. – Он опустился на корточки и связал мои лодыжки с энтузиазмом, не сулившим ничего хорошего кровообращению. – А еще мне пришло в голову, что вы способны комментировать сцену, которая вскоре разыграется перед вашими глазами. Но мы в комментариях не нуждаемся. – Он затолкал мне в рот далеко не чистый носовой платок и закрепил его другим, стянув узел на затылке. – Что скажете, Марсель? Приемлемо?

У Марселя сверкнули глаза.

– Я должен передать Шерману послание от мистера Даррелла.

– Нет-нет, дружище, не будем спешить. С этим успеется, а сейчас нужно, чтобы наш приятель полностью владел своими способностями. Чтобы не ослабло зрение, не пострадал слух, не притупился ум. Мистер Шерман должен оценить все тонкости представления, которое мы подготовили для него.

– Как скажете, мистер Гудбоди, – покорно ответил Марсель и снова принялся гнусно облизываться. – Зато потом…

– Зато потом, – щедро пообещал Гудбоди, – вы сможете передать столько посланий, сколько душа пожелает. Однако не забывайте: сегодня вечером, когда загорится амбар, мистер Шерман еще должен быть жив. Как жаль, что мы не сможем полюбоваться этим зрелищем с близкого расстояния. – Его огорчение казалось совершенно искренним. – Уверен, когда среди золы отыщут обугленные тела – ваше, мистер Шерман, и очаровательной юной леди, – победит версия о беспечности любви. Курение на сеновале, знаете ли, не самое разумное занятие. Au revoir, мистер Шерман, – но это не значит «прощайте». Посмотреть на сенной танец я предпочитаю из партера. Такой милый старинный обычай. Думаю, тут вы со мной согласитесь.

Он ушел, оставив Марселя облизываться. Мне не очень нравился этот тет-а-тет, но в тот момент это не имело никакого значения. Я повернулся к щели в стене.

Допившие кофе матроны уже поднимались на ноги. Труди и Мэгги находились почти под тем местом, где стоял я.

– Мэгги, разве пирожки невкусные? – спросила Труди. – А кофе?

– Очень вкусные, Труди, очень. Но я слишком задержалась. Пойду – мне еще нужно кое-что купить… – Мэгги осеклась и подняла глаза. – Что это?

Заиграли два аккордеона – мягкую, нежную мелодию. Я не видел музыкантов; звуки доносились из-за стога, с которым только что управились матроны. Труди вскочила на ноги, радостно захлопала в ладоши. А затем схватила Мэгги за руку и заставила подняться.

– Сенной танец! Сенной танец! – восклицала Труди, радуясь, как ребенок подарку в день рождения. – Это для нас! Мэгги, наверное, ты им тоже понравилась. Они будут танцевать для тебя. Теперь они и твои подруги!

Матроны – кто средних лет, а кто и старше, – все с пугающим отсутствием эмоций на лице, дружно задвигались с какой-то тягучей точностью. Положив вилы на плечо, как солдат – винтовку, они выстроились в шеренгу и принялись маршировать вперед-назад, тяжело переваливаясь с ноги на ногу; украшенные лентами косы раскачивались под музыку, звучавшую все громче. Женщины синхронно проделали грациозный пируэт, затем возобновили ритмичное вышагивание. Шеренга постепенно изгибалась, приобретая форму полукольца.

– В жизни не видала подобных танцев, – недоумевающе произнесла Мэгги.

Я тоже никогда не видел подобных танцев и с леденящей душу уверенностью сознавал, что не захочу увидеть снова. Впрочем, сложившиеся обстоятельства, похоже, начисто исключали такую возможность.

Труди повторила мою мысль, но зловещий подтекст ускользнул от Мэгги.

– И больше никогда не увидишь, – сказала она. – Это только начало. Ой, Мэгги, ты им точно понравилась! Смотри, они тебя зовут!

– Меня?

– Да, Мэгги. Ты им нравишься. Иногда они зовут меня, а сегодня – тебя.

– Труди, мне нужно идти.

– Мэгги, ну пожалуйста! На минуточку. Тебе ничего не нужно делать, только постоять перед ними. Они очень расстроятся, если ты откажешься.

Мэгги со смехом уступила:

– Ладно, ладно.

Спустя несколько секунд она, крайне смущенная, оказалась в центре внимания. Полукруг танцовщиц с вилами то приближался, то удалялся от нее. Постепенно менялись рисунок и темп танца – матроны двигались все быстрее, и вот они замкнули вокруг Мэгги кольцо. Оно сужалось и расширялось, сужалось и расширялось; женщины то кланялись с суровым видом, приближаясь к Мэгги, то резко запрокидывали головы и взметывали косы, отдаляясь.

В поле моего зрения появился Гудбоди с умильно-нежной улыбкой человека, косвенно участвующего в завораживающем старинном танце. Он стал рядом с Труди и положил руку ей на плечо; она одарила его сияющим взглядом.

На меня накатила тошнота. Хотелось отвести взгляд, но сделать это – значит бросить Мэгги в беде, а я никогда не бросил бы Мэгги в беде. Хотя Бог свидетель, я был не в силах ей помочь. На ее лице отразились растерянность, недоумение и даже некоторое беспокойство. Она посмотрела на Труди через