Кукла на цепочке - Алистер Маклин

Одолев примерно две трети пути, я остановился перевести дух и посмотрел вниз. Не скажу, что высота произвела сильное впечатление, слишком уж было темно; тусклые уличные фонари лишь пунктирно освещали набережные, а канал между ними казался слабо поблескивающей лентой. Все это выглядело таким далеким, таким нереальным. Мне не удалось различить ни одного дома, только флюгер на церковном шпиле, да и тот находился в сотне футов подо мной.

Я посмотрел вверх. До кабины крановщика оставалось еще футов пятьдесят, она казалась расплывчатым черным пятном на фоне чуть менее темного неба. Я возобновил передвижение.

Последние десять футов отделяли меня от люка в полу кабины, когда в туче появилась брешь и сквозь нее проглянула луна – всего лишь узенький полумесяц; но этого хватило, чтобы залить окрашенную в желтый цвет башню и массивную стрелу неестественным кричащим блеском, высветить каждую вертикальную, поперечную, косую балку сооружения. Месяц осветил и меня, отчего я испытал чувство, знакомое пилотам, попадавшим в лучи вражеских прожекторов.

Я снова поднял голову и разглядел люк со всеми его заклепками. Возникла мысль, что если я так хорошо вижу находящееся выше, то и сверху обзор ничуть не хуже, а значит, чем дольше я торчу в башне, тем меньше шансов незамеченным добраться до кабины. Я вынул пистолет из кобуры и бесшумно двинулся вверх.

Оставалось преодолеть последние ступеньки, не более четырех футов, как вдруг приподнялся люк и в щель просунулся длинный и с виду очень опасный ствол. Наверное, я должен был признать окончательное фиаско и предаться горькому отчаянию, но слишком уж многое было пережито за эти сутки, был вычерпан досуха эмоциональный ресурс, так что я принял неизбежное с фатализмом, удивившим меня самого.

Но это не означало добровольную капитуляцию – останься у меня хоть полшанса, я бы ринулся в драку. Увы, положение сложилось совершенно безвыходное.

– Это полицейский автомат, в магазине двадцать четыре патрона, – объяснил ван Гельдер, и гулкое металлическое эхо его голоса, да еще с замогильным оттенком, не показалось мне неуместным. – Ты понимаешь, что это значит?

– Я понимаю, что это значит.

– Давай сюда пистолет. Рукояткой вперед.

Я отдал оружие со сноровкой, приобретенной путем недобровольных упражнений.

– А теперь игрушку, что у тебя в носке.

Я расстался и с «игрушкой» из носка.

Люк открылся, и в лунном свете, лившемся через окна кабины, я отчетливо разглядел ван Гельдера.

– Забирайся, – велел он. – Места здесь достаточно.

Я забрался в кабину. Гельдер не обманул – там мог разместиться десяток людей. У ван Гельдера, как всегда невозмутимого, висел на плече очень опасный автомат. В углу сидела на полу Белинда, бледная, измученная, а рядом лежала большая кукла с Гейлера. Девушка улыбнулась мне, но улыбка была вымученной. Во всем облике пленницы была такая беззащитность, такая тоска, что мне тотчас захотелось вцепиться в глотку ван Гельдеру. Но хватило здравомыслия, чтобы быстро оценить расстояние до этой глотки, поэтому я медленно опустил крышку люка и столь же медленно выпрямился.

– Он из полицейского такси, угадал? – спросил я, глядя на автомат.

– Угадал.

– Надо было мне проверить багажник.

– Надо было. – Ван Гельдер вздохнул. – Я знал, что ты сюда доберешься, но столь долгий и трудный путь был проделан напрасно. Повернись.

Я повернулся. Удар по затылку был нанесен не с той сноровкой и любовью к этому занятию, что продемонстрировал Марсель, но все же его силы оказалось достаточно, чтобы на миг оглушить меня и повалить на колени.

Я смутно ощущал, как левое запястье охватывает холодный металл. Когда же начал вновь активно интересоваться происходящим вокруг, я обнаружил, что сижу плечом к плечу с Белиндой, а цепь от наручника на ее правом запястье пропущена через стальной поручень над люком. Я нежно потер затылок: ох и досталось же ему нынче от Марселя и Гудбоди, а теперь еще и от ван Гельдера!

– Извини за оплеуху, – заговорил ван Гельдер, – но без нее пристегнуть тебя было бы не проще, чем бодрствующего тигра. Луна уже почти зашла. Через минуту я вылезу из кабины, через три буду на земле.

Я не поверил ушам.

– Ты слезешь сейчас?

– Ну а как же? Только не совсем так, как тебе это представлялось. Я видел расположение полицейских постов, но, похоже, никто не учел, что стрела пересекает весь канал и выходит за оцепление минимум на шестьдесят футов. Я уже спустил крюк до земли.

Жуткая боль, заполнившая голову до отказа, не позволила мне сочинить подходящий комментарий, да в той ситуации, пожалуй, он был бы излишен. Ван Гельдер повесил автомат через голову и плечо, а через другое плечо – куклу на бечевочной петле. И негромко произнес:

– Ага, зашла луна.

Так и было. Ван Гельдер казался лишь смутной тенью, когда приближался к передней секции кабины, открывал дверь и переступал порог.

– Прощай, ван Гельдер, – сказал я.

Он ничего не ответил. Дверь закрылась, и мы с Белиндой остались одни. Она взяла меня за окольцованную наручником руку.

– Я знала, что ты придешь, – услышал я шепот, а затем в голосе появилась нотка прежней Белинды: – Только, похоже, ты не очень-то спешил.

– Сколько раз тебе повторять: у важных начальников бывают важные дела.

– Но разве… разве нужно было прощаться с этим…

– Я решил, что не помешает, – я ведь больше никогда его не увижу. То есть не увижу живым. – Я порылся в правом кармане. – Ван Гельдер – сам себе палач. Кто бы мог подумать?

– Не поняла.

– Это была его идея – предоставить мне полицейское такси, чтобы с легкостью отслеживать мои перемещения. У меня были наручники, я надел их на Гудбоди, а ключики-то остались. Вот они.

Я расстегнул наручники, встал и прошел в переднюю секцию кабины, где находились органы управления краном.

Луна пряталась за облаком, но ван Гельдер переоценил плотность этого облака. Жиденького небесного сияния было достаточно, чтобы я увидел инспектора футах в сорока. Точно гигантский краб, он полз по решетчатому каркасу стрелы, а ветер трепал полы его кителя и юбку куклы.

Среди немногих вещей, которые у меня не отобрали в тот день, был фонарик-карандаш. С его помощью я нашел рубильник и сдвинул рычаг вниз. На панели зажглись лампочки, и я бегло ознакомился с надписями над ними. И обнаружил, что Белинда стоит рядом.

– Что ты задумал? – Она снова перешла на шепот.

– Нужно объяснять?

– Нет! Не надо этого делать!

Вряд ли она знала, что именно я намерен сделать, но мой железный тон не оставлял места сомнениям: результат будет необратим. Я снова посмотрел на ван Гельдера, которому оставалось преодолеть лишь четверть стрелы, затем повернулся к Белинде и положил руки ей на плечи:

– Послушай меня. Неужели ты не понимаешь, что у нас нет шансов доказать вину ван Гельдера? Неужели не понимаешь, что он, возможно, погубил тысячу людей? И неужели не понимаешь, что героина у него с собой еще на тысячу?

– Но ты же можешь развернуть стрелу! Чтобы он спустился внутри оцепления!

– Ван Гельдер живым не дастся. Я это знаю, ты это знаешь, все это знают. У него автомат. Погибнут полицейские, честные парни. Сколько смертей ты готова взять на свою совесть, Белинда?

Она молча отвернулась. Я снова выглянул наружу. Ван Гельдер уже добрался до конца стрелы, и там он не терял времени: свесился, обхватил трос руками и заскользил вниз. У спешки была причина: тучи быстро редели, луна с каждой секундой светила все ярче.

Я посмотрел вниз и впервые увидел Амстердам целиком, но теперь это был игрушечный городок с тонюсенькими улицами и каналами, с крошечными домиками. Очень похоже на модели железных дорог, что перед Рождеством выставляются в витринах универмагов.

Я повернул голову. Белинда снова сидела на полу. Лицо она спрятала в ладонях, чтобы даже случайно не увидеть того, что должно было вот-вот произойти. Я опять перевел взгляд на стрелу, и в этот раз было еще легче увидеть ван Гельдера, потому что луна вышла из-за туч.

Он уже находился на полпути вниз, раскачивался под напором ветра; дуга этого живого маятника