Кукла на цепочке - Алистер Маклин

И вот я добрался до крыши, которую считал «своей». Подполз к фронтону, нависавшему над улицей, облокотился на него и свесил голову.

Подумать только, в кои-то веки я не опростоволосился!

Человек в рубашке, стоявший прямо подо мной футах в двадцати, продолжал нести караульную службу. Я привязал бечевку к рукоятке гаечного ключа, лег и вытянул руку так, чтобы ключ не мог задеть за подъемную балку. Спустил его футов на пятнадцать и стал раскачивать, точно маятник, c каждым взмахом увеличивая дугу. И действовал быстро, так как в считаных футах сквозь щель между створками грузового люка лился яркий свет и эти створки могли раскрыться в любую минуту.

Ключ, весивший никак не меньше четырех фунтов, уже летал по дуге почти девяносто градусов. Я опустил его еще на три фута, гадая, как скоро охранника насторожит очень тихий, но неустранимый звук рассекаемого железякой воздуха. На мое счастье, в следующий миг на улицу въехал синий фургон. Его появление помогло мне двояко: часовой высунулся еще дальше, чтобы рассмотреть машину, а работа двигателя заглушила движения стилсона.

Фургон остановился в тридцати ярдах от нас; мотор умолк. Импровизированный маятник достиг своей амплитуды. Когда ключ снова двинулся вниз, я позволил бечевке проскользнуть еще на пару футов сквозь пальцы. Слишком поздно почувствовав неладное, охранник повернул голову и очень удачно принял на лоб всю энергию груза. Он смялся, как будто на него рухнул мост, и медленно завалился назад, скрывшись с моих глаз.

Открылась дверь фургона, и вышел де Грааф. Он помахал мне. Я дважды проделал приглашающий жест правой рукой, убедился, что маленький пистолет надежно сидит в носке и ботинке, и сполз к подъемной балке. Сначала уперся в нее животом, а затем свесился на руках. Пистолет из наплечной кобуры я держал в зубах. Качнулся назад, затем вперед, и, как только левая нога коснулась порога погрузочного люка, правая распахнула створки, а руки вцепились в косяки. Утвердившись на пороге, я взял пистолет в правую руку.

Их было четверо: Белинда, Гудбоди и хозяева фирмы. Белинда, бледная, сопротивляющаяся, но не издающая ни звука, уже была одета в гейлерское платье с широкой юбкой и расшитым лифом. Ее держали за руки Моргенштерн и Маггенталер, чьи лучезарные отеческие улыбки прямо-таки закоченели на румяных физиономиях. Гудбоди, стоявший ко мне спиной и приводивший головной убор Белинды в соответствие со своим эстетическим вкусом, повернулся, как в замедленной съемке.

И так же медленно у него отвисла челюсть и округлились глаза, а лицо приобрело снежную белизну – почти такую же, как его шевелюра.

Я сошел с порога на пол, сделал два шага и протянул руку к Белинде. Она несколько секунд смотрела на меня, не веря в происходящее, потом стряхнула обмякшие лапы Моргенштерна и Маггенталера и подбежала ко мне. Сердце моей помощницы колотилось, как пойманная в силок птица, но я бы не сказал, что самое страшное потрясение в жизни лишило ее воли и сил.

Я перевел взгляд на криминальную троицу и улыбнулся, насколько это позволяли травмы лица.

– Теперь вы знаете, как выглядит смерть, – сказал я.

Они все поняли. С застывшими лицами вытянули руки кверху. Я держал их в такой позе и молча ждал, когда де Грааф и ван Гельдер поднимутся по лестнице на чердак. За это время ничего не произошло. Готов поклясться, что никто из троицы даже не моргнул. Белинду била дрожь – неконтролируемая реакция на стресс, – но девушка нашла в себе силы улыбнуться мне, и я понял, что с ней все будет в порядке. Парижское отделение Интерпола не принимает в свои ряды кого попало.

Де Грааф и ван Гельдер, оба с пистолетами в руках, уставились на эту сцену. Затем де Грааф спросил:

– Боже мой, Шерман! Что вы творите? Почему эти люди…

– Может, позволите объяснить? – перебил его я резонным вопросом.

– Да, объяснить необходимо, – суровым тоном проговорил ван Гельдер. – Трое известных и уважаемых жителей Амстердама…

– Умоляю, не смешите, – попросил я. – У меня лицо болит.

– И насчет лица тоже, – проворчал де Грааф. – Откуда у вас эти…

– Порезался при бритье. – Вообще-то, эта острота принадлежала Астрид, но я был не в том тонусе, чтобы придумывать новую. – Позвольте все-таки объяснить.

Де Грааф вздохнул и кивнул.

– Как считаю нужным?

Он снова кивнул.

– Ты знаешь, что Мэгги убита? – обратился я к Белинде.

– Я знаю, что она убита. – Это было сказано дрожащим шепотом – я все-таки переоценил ее состояние. – Он мне только что об этом сказал. И при этом улыбался.

– Преподобному свойственно христианское сострадание. И он не может не улыбаться, совершая гнусности. Итак, – обратился я к полицейским, – посмотрите внимательно, джентльмены. Посмотрите на Гудбоди. Это убийца. Самый отъявленный психопат и садист из тех, кого мне доводилось встречать. Или даже из тех, о ком мне доводилось слышать. Этот человек насадил на крюк Астрид Лемэй. Этот человек заколол вилами Мэгги на Гейлере. Этот человек…

– Вы сказали – вилами? – спросил де Грааф.

Очевидно, его рассудок был не в силах это воспринять.

– Подробности позже. Этот человек довел Джорджа Лемэя до помешательства, а затем и до смерти. Этот человек тем же способом пытался убить и меня. Этот человек сегодня пытался убить меня трижды. Этот человек вкладывает умирающим наркоманам в руки бутылки с джином. Этот человек сбрасывает людей в каналы, обмотав их свинцовыми трубами, но прежде подвергает их чудовищным пыткам. Мало того что этот человек сеет по всему миру деградацию, слабоумие и смерть. По его собственному признанию, он искусный кукловод, тысячами подвешивающий на цепочки кукол и заставляющих их плясать под свою дудку. Это пляска смерти, джентльмены.

– Неправда, – проговорил ван Гельдер. Он выглядел потрясенным. – Этого не может быть. Доктор Гудбоди? Священник церкви…

– Его зовут Игнатий Катанелли, у нас на него досье. Бывший член одной из мафиозных группировок Восточного побережья. Даже мафия не стала терпеть его злодеяния. Мафиози никогда не убивают просто так, только по серьезным деловым причинам. А Катанелли убивал, потому что он обожает это занятие. Наверное, в детстве отрывал мухам крылышки, а когда вырос, мух ему стало недостаточно. Он был вынужден убраться из Штатов, потому что мафия предлагала только одну альтернативу.

– Это фантастика! – подал голос Гудбоди. – Это возмутительно! Это…

Фантастика или нет, но к щекам преподобного все еще не вернулась краска.

– Заткнись, – сказал я. – У нас есть твои отпечатки пальцев и черепной индекс. Катанелли здесь сладко устроился, выражаясь американской идиомой. С прибывающего судна возле определенного бакена сбрасывается герметичный утяжеленный контейнер с героином. Его вылавливают и на барже отвозят на Гейлер. Там находится кустарный цех по изготовлению кукол, которых доставляют сюда. Что может выглядеть невиннее? Вот только в некоторых куклах, помеченных, содержится героин.

– Чепуха! – воскликнул Гудбоди. – Чушь собачья! Вы не сможете ничего доказать!

– А я и не собираюсь ничего доказывать, потому что через минуту или две прикончу тебя. Так вот, у нашего приятеля Катанелли есть собственная преступная организация. На него работают многие, от шарманщиков до стриптизерш. Сочетая шантаж, подкуп, наркозависимость и, наконец, угрозу расправы, он от всех добился гробового молчания.

– Работают многие? – Де Грааф не успевал переваривать услышанное. – Каким образом?

– Транспортировка и сбыт. Часть героина, весьма малая, распродается в Амстердаме. Куклы с начинкой поставляются в сувенирные магазины и в кукольные фургоны вроде того, с которого торгуют в парке Вондела. Девушки из паствы Гудбоди абсолютно легально покупают кукол с секретной меткой и перепродают героин мелким пушерам или напрямую наркоманам-иностранцам. Куклы из Вондела достаются со скидкой шарманщикам, а те обеспечивают дозами опустившихся бедолаг, которых не пускают в приличные заведения – конечно, если можно назвать приличным заведением притоны вроде «Балиновы».

– Но как же могло случиться, что мы ничего об этом не знали? – спросил де Грааф.

– Объясню непременно. Но прежде закончу рассказ о сбыте. Изрядная часть товара уходит отсюда в ящиках с Библиями – теми самыми, которые наш святоша так щедро раздавал по всему Амстердаму. Эти Библии полые. Милые девицы, которых Гудбоди по неизбывной