Кукла на цепочке - Алистер Маклин

– Понял.

Он скрылся с моих глаз, спускаясь по лестнице и увлекая за собой Белинду. Впрочем, я за ним больше не следил. Де Грааф сел и прижал платок к кровоточащему лбу, и это означало, что за жизнь полковника можно не беспокоиться. Отпустив шею Гудбоди, я завладел его пистолетом, а затем, все так же сидя за спиной у преподобного, достал наручники и пристегнул его к рукам Моргенштерна и Маггенталера.

Я встал и помог шатающемуся от слабости де Граафу сесть на стул. Затем оглянулся на Гудбоди – тот смотрел на меня, лицо было искажено ужасом. Когда он заговорил, это был уже не его обычный глубокий, проникновенный пасторский голос, а чуть ли не визг безумца:

– Ты не оставишь меня с ними!

Я оглядел бездыханных толстяков, к которым приковал его.

– Тебе ничто не мешает взять обоих под мышку и дать деру.

– Шерман, Христом Богом молю… Во имя всего святого, Шерман…

– Ты повесил Астрид Лемэй. Я обещал помочь ей, а ты насадил ее на крюк. Ты заколол вилами Мэгги – мою Мэгги. Ты собирался повесить Белинду – мою Белинду. Обожаешь любоваться смертью? Так полюбуйся же ею вблизи. – Задержавшись на пути к погрузочному люку, я оглянулся. – И если я не найду Белинду живой и здоровой, за тобой уже не вернусь.

Гудбоди взвыл, как загнанный зверь, и с содроганием посмотрел на мертвецов, ставших его тюремщиками.

Я высунулся из люка. На тротуаре, раскинув руки, лежала Труди, но мне было не до разглядывания. На другой стороне улицы ван Гельдер вел Белинду к полицейскому фургону. Подойдя, обернулся, увидел меня, кивнул и открыл дверь. Я возвратился к полуобморочному де Граафу, помог ему встать и направился к лестнице. Оттуда напоследок посмотрел на Гудбоди. Его взгляд был устремлен в никуда, лицо перекошено ужасом, из горла рвались невнятные хрипы. Так выглядит человек, заблудившийся в бесконечном кошмаре, человек, преследуемый сатанинскими исчадиями, человек, сознающий, что ему уже никогда не выбраться из этого ада.

Глава 14

На улицах Амстердама почти стемнело. Дождь лишь моросил, но, холодный, усугубленный порывистым ветром, он пронизывал до костей. Сквозь бреши в изорванных ветром тучах мигали первые бледные звезды. Луна еще не взошла.

Я ждал за рулем «опеля», припаркованного возле телефонной будки. Дверь будки открылась; вышел де Грааф, вытер носовым платком сочащуюся из раны на лбу кровь и сел в машину. Я вопросительно посмотрел ему в лицо.

– Через десять минут район будет полностью оцеплен. И под словом «оцеплен» я подразумеваю абсолютную невозможность бегства. – Он снова стер кровь. – Но почему вы так уверены?

– Он там. – Я завел двигатель и поехал. – Во-первых, ван Гельдер считает, что это единственное место в Амстердаме, где мы не додумаемся его искать. Во-вторых, Гудбоди не далее как нынче утром забрал на Гейлере последнюю партию героина. Конечно же, упрятанную в большую куклу. В его машине около замка кукла не обнаружена, а значит, она оставалась в церкви. Гудбоди никак не успел бы перевезти ее еще куда-нибудь. Кроме того, наверняка в церкви хранится запас наркоты, целое состояние. Ван Гельдер не такой, как Гудбоди и Труди, он играет не на щелбаны. Он ни за что не упустит огромные башли.

– Башли?

– Извините. Деньги. Возможно, миллионы долларов.

– Ван Гельдер… – Де Грааф медленно покачал головой. – Поверить не могу… Такой полицейский… С таким послужным списком…

– Приберегите сочувствие для его жертв.

Неприятно было обращаться столь суровым тоном к травмированному человеку, но я и сам не мог похвастать нормальным самочувствием. Моя голова пострадала едва ли меньше, чем голова де Граафа.

– Ван Гельдер хуже всех остальных. Поступки Гудбоди и Труди хотя бы можно списать на больную психику, а ван Гельдер не сумасшедший. Он действовал хладнокровно и исключительно ради денег. Он умеет просчитывать ходы. Он видел, что происходит, понимал, как ведет себя его приятель, психопат Гудбоди. Понимал – и не вмешивался. Если бы преступный бизнес продолжался вечно, то и ван Гельдер вечно терпел бы злодеяния маньяка. – Я испытующе посмотрел на де Граафа. – Вам известно, что его брат и жена погибли в автомобильной катастрофе на Кюрасао?

Подумав, де Грааф ответил вопросом на вопрос:

– Разве это не трагическая случайность?

– Нет, это не трагическая случайность. Нам никогда этого не доказать, но я готов выложить на кон мою пенсию, что причин было две. Брат ван Гельдера, опытный офицер службы безопасности, знал о нем слишком много, а сам ван Гельдер хотел избавиться от жены, стоявшей между ним и любовницей в ту пору, когда чудные душевные качества Труди еще не дали о себе знать. Поймите, этот человек – ходячий калькулятор, напрочь лишенный того, что мы с вами считаем нормальными человеческими чувствами.

– До пенсии вы не доживете, – мрачно пообещал де Грааф.

– Может, и так. Но все равно я прав.

Мы свернули на улицу, что вела к хозяйству Гудбоди. Впереди стоял синий фургон; объехав его, мы вышли из машины у дверей церкви. Сержант в форме спустился навстречу с крыльца, и ему почти удалось скрыть изумление при виде наших пострадавших физиономий.

– Никого, – доложил он. – Мы даже на колокольню поднимались.

Де Грааф повернулся к синему фургону.

– Если сержант Гропиус сказал «никого», значит там действительно никого. – Сделав паузу, он медленно проговорил: – Ван Гельдер исключительно умен, в этом мы убедились. В церкви его нет. И в доме Гудбоди его нет. Мои люди перекрыли обе набережные канала и улицы. Значит, его нет в этом квартале. Он в каком-то другом месте.

– Он не в другом месте, он в этом квартале, – сказал я. – Если не найдем его, как долго вы будете держать оцепление?

– Пока не проверим и не перепроверим все дома. Два часа, может быть, три.

– А потом он сможет уйти?

– Если бы находился здесь, то смог бы.

– Он здесь, – уверенно произнес я. – Сейчас вечер субботы. Разве строители работают по воскресеньям?

– Нет.

– Значит, у него тридцать шесть часов. Либо в эту ночью, либо в следующую до рассвета он спустится и уйдет.

– Ох, голова… – Де Грааф снова приложил ладонь к ране. – До чего же твердая рукоятка у его пистолета. Боюсь…

– Обыскивать дом – пустая трата времени, – терпеливо проговорил я. – И я чертовски уверен, что он не стоит на дне канала, зажав рот и нос. Так где же он может прятаться? – Я красноречиво поднял глаза к темному, ветреному небу.

Де Грааф проследил за моим взглядом. Казалось, темный силуэт подъемного крана вытянулся до самых облаков; конец массивной горизонтальной стрелы терялся во мраке. Эта громадина и раньше наводила на меня суеверную жуть, а сегодня – возможно, из-за того, к чему я готовился, – выглядела угрожающей, зловещей, неприступной..

– Ну конечно, – прошептал де Грааф. – Конечно.

– А раз так, мне пора.

– Безумие! Безумие! Да вы посмотрите на себя! Ваше лицо…

– Я вполне здоров.

– Тогда я с вами, – решительно заявил де Грааф.

– Нет.

– У нас есть молодые, крепкие полицейские…

– У вас нет морального права посылать туда ваших людей, ни молодых, ни старых. Не спорьте. Вдобавок это не та ситуация, которую можно решить лобовой атакой. Секретность, скрытность – или провал.

– Он вас обязательно заметит.

Вольно или невольно, но де Грааф уже принимал мой замысел.

– Необязательно. Для него все, что внизу, утонуло в темноте.

– Можно подождать, – настаивал полковник. – Он непременно спустится. До утра понедельника осталось не так уж много времени.

– Ван Гельдер не получает удовольствия от убийств, мы это знаем. Но, убивая, никаких угрызений совести он не испытывает, это нам тоже известно.

– К чему вы клоните?

– Здесь, внизу, ван Гельдера нет. Но здесь нет и Белинды. Значит, она с ним наверху, и спускаться он будет, захватив с собой живой щит. Я скоро вернусь.

Де Грааф больше не пытался меня удержать. Расставшись с ним у церковных дверей, я прошел на стройплощадку, добрался до платформы крана и полез вверх по бесконечной череде диагональных лестниц внутри ажурной башни. Предстояло долгое восхождение, и я был не в том физическом состоянии, чтобы им наслаждаться. А впрочем, ничего слишком трудного или опасного, всего лишь скучный и утомительный подъем.

Трудное и опасное поджидало меня