Кукла на цепочке - Алистер Маклин

– О господи! Снова я! Какой смысл повторять прежние жалобы?

– То есть?

– Что, черт возьми, я должен сделать на этот раз?

– По твоим понятиям, ничего. Абсолютно ничего.

– Это что, сарказм? Или ирония? Последнее время ты много иронизируешь. Это тебе не идет, Аннемари. Подумай об этом. Ну, так что я такого сделал?

– Ты довел до слез прелестную девушку. Причем не один раз, а три раза. И когда я сказала «прелестную», это значит не просто красивую. Более милой, доброй, сердечной девушки я в жизни не встречала. Как я уже сказала, ты довел ее до слез три раза. Но по твоим понятиям, это пустяк.

– Ты о Жюли?

– А о ком еще я могу говорить? Или у нас тут целая толпа женщин, доведенных тобой до слез?

– Из-за чего она плакала?

– Из-за чего?.. Даже не знаю, что сказать. Не могу поверить, что ты такой жестокий, равнодушный. Но ведь тебе небезразлично, что она расстроена?

– Конечно небезразлично. Но хотелось бы знать, из-за чего именно она расстроилась.

– Боюсь, тебе это покажется смешным. Во-первых, вчера ты ушел, не обняв и не поцеловав сестру на прощание. Она говорит, что ты никогда так не поступал.

– Покажется смешным? Скорее, смехотворным! Мои люди в госпитале, банда сумасшедших угрожает затопить страну, другая банда сумасшедших наняла меня взорвать королевский дворец и бог знает что еще. Возможна национальная катастрофа, а я должен думать о каких-то нежностях? Разумеется, это пустяк. Я скоро все улажу.

– Ну да, уладишь. Выдашь двойную порцию сердечных прощаний. «Джорджи Порджи дерзким был, целовал девчонок и до слез их доводил!»

– Это что, Шекспир?

– Это детский стишок, – резко ответила Аннемари. – Может, это и пустяк. Но когда твоя сестра расстраивается из-за того, что своим вмешательством нанесла вред двум людям, которых любит, – это вовсе не пустяк. Кажется, она имела в виду нас с тобой. Сказала, что думала, будто помогает, но то ли перемудрила, то ли сглупила – в общем, сделала только хуже.

– Это ее проблемы. Немножко самоанализа никогда никому не вредило.

– Самоанализа? Это ты заявил ей, что она вмешивается не в свое дело и что она чересчур умна во вред себе и другим.

– Тебе Жюли это сказала?

– Разумеется, нет. Твоя сестра очень предана тебе. Жюли никогда бы не стала на тебя жаловаться. Она слишком неэгоистична, чтобы думать о себе. Но подобное высказывание вполне в твоем духе.

– Я уже говорил, что сожалею. Очень, очень сожалею.

– И ты, конечно же, расскажешь Жюли то, что я вступилась за нее?

– Нет. Должен сказать, печально, когда тебя так низко ценят две женщины, которых ты любишь.

– Лейтенант изволит шутить, – холодно сказала Аннемари.

– Шутить? Вовсе нет. Ты мне не веришь?

– Да, я тебе не верю.

– Ты мне очень нравишься. Но в интересах дисциплины я должен соблюдать дистанцию. Это совершенно необходимо между младшим и старшим по званию.

– Да заткнись же ты! – раздраженно сказала девушка.

– Боюсь, что мы недостаточно соблюдаем субординацию, – уныло произнес ван Эффен. – Совершенно не выдерживаем дистанцию. Не говоря уже о дисциплине.

Аннемари сделала вид, что не слышит.

Жюли, вежливая, но сдержанная, пошла варить кофе, Аннемари отправилась в ванную, а ван Эффен вышел поговорить с охранником, которого звали Тиссен. Охранник заверил лейтенанта, что все спокойно и ночь прошла без происшествий. Жюли вошла в гостиную одновременно с Питером. Она продолжала молчать и не улыбалась.

– Жюли!

– Да?

– Прости меня.

– За что?

– Я обидел мою Жюли.

– Ты? Обидел? Как?

– Правильно, так мне и надо. Я знаю, что ты была расстроена, да и сейчас все еще обижаешься на меня. Во всяком случае, Аннемари так показалось.

– Она сказала тебе, почему я расстроена?

– Нет. Но моему мощному аналитическому уму, который вы постоянно недооцениваете, не потребовалось много времени, чтобы все понять. Признаю, что я мог бы быть более тактичным. Но у меня столько забот, обо всем нужно подумать. И кроме всех этих забот, ты расстраиваешься, Аннемари расстраивается из-за того, что ты расстроена, а я расстраиваюсь из-за того, что вы обе расстроены. У меня сложная и опасная работа, и я не могу себе позволить расстраиваться. Я должен быть ловким, хитрым, расчетливым, наблюдательным и безжалостным, но у меня ничего не получится, если я буду расстроен. А мне придется расстраиваться, если ты будешь упорно продолжать расстраиваться. Таким образом, если со мной что-нибудь случится – например, мне выстрелят в голову, сбросят с крыши высокого дома или утопят в канале, – ты будешь всю оставшуюся жизнь чувствовать себя виноватой. Ну что, все еще расстраиваешься?

Жюли подошла к брату, обняла его за шею и положила голову ему на плечо.

– Конечно расстраиваюсь. Не из-за вчерашнего, а из-за того, что ты сейчас сказал. У меня только один брат. Должна же я кого-то любить. – Она крепче обняла его. – Однажды храбрый лейтенант уйдет в глухую темную ночь и не вернется.

– Сейчас утро, Жюли.

– Пожалуйста, не надо. Ты знаешь, что я имею в виду. Мне страшно, Питер. Я чувствую, что сегодня случится нечто ужасное. – Она еще крепче обняла брата. – Как бы мне хотелось, чтобы тебе не нужно было уходить! Я готова на все, чтобы остановить тебя. Ты знаешь, что это не впервые – я говорю о своих предчувствиях, – так уже было три или четыре раза, и каждый раз происходили несчастья. Отмени сегодня свою встречу, ну пожалуйста, дорогой! Я знаю, я точно знаю, что завтра у меня не будет такого предчувствия.

– Я вернусь, Жюли. Ты любишь меня, я люблю тебя. Я знаю, что тебе будет невыносимо тяжело, если я не вернусь, поэтому я обязательно вернусь.

– Ну пожалуйста, Питер, пожалуйста!

– Жюли, Жюли! – Ван Эффен погладил сестру по голове. – Умеете же вы поднять мой боевой дух!

– Почему «вы»?

– Аннемари тоже испытывает предчувствия. Пророчит смерть, погибель и несчастье. Вы что, думаете таким образом меня подбодрить? Давай найдем компромиссное решение. Я буду очень осторожен. Из «Охотничьего рога» со своими новыми знакомыми никуда не пойду. Просто выслушаю их, договорюсь о новой встрече, сам назначу время. Мне необходимо побольше разузнать об их намерениях. Выяснить, как эти люди собираются меня использовать. Будем считать, что мы с тобой заключили сделку. Если ты пообещаешь мне приготовить обед по высшему разряду, с лучшим французским вином, разумеется, то я обещаю быть здесь в час дня.

Не разжимая рук, Жюли откинулась назад и посмотрела на брата:

– Ты придешь?

– Я же сказал. У тебя какие-то странные глаза. Опять готова лить соленые слезы из-за храброго лейтенанта?

– Я собиралась, – улыбнулась она. – Но передумала. Вместо этого я прикину, что приготовить на обед.

Вошла Аннемари в купальном халате не по росту, с головой, обернутой полотенцем. Она улыбнулась и сказала:

– В этом доме трудно куда-нибудь пойти, чтобы не помешать чьим-нибудь интимным разговорам. Прошу прощения за мой вид. Я, наверное, похожа на пугало.

– Можешь пугать меня, сколько хочешь, – бодро отозвался ван Эффен. – А она не так уж плохо выглядит, правда, Жюли?

– Она самая красивая девушка, которую ты когда-либо видел.

– Моя профессия вообще-то не предполагает созерцание девушек, красивых или не очень. – Он задумчиво посмотрел на Жюли. – Ты и сама неплоха. Впрочем, я привык к твоему лицу, так что мне трудно судить. Да и кто я такой, чтобы подавать голос в подобной компании?

– Лейтенант изволит беззаботно веселиться, – ядовито заметила Аннемари. – Но все сегодняшнее утро он был очень далек от этого. Жюли, что ты с ним сделала?

– Мы провели кампанию взаимного восхваления, – сказал ван Эффен.

– Вовсе нет. И я даже не взывала к лучшим сторонам его натуры – я просто не знаю, где их искать. По-моему, мы немного несправедливы к бедняжке. Похоже, мы с тобой обе были полны дурных предчувствий и пророчили ему всяческие ужасы. Неудивительно, что он страдал от плохого настроения.

– И не он