Кукла на цепочке - Алистер Маклин

можете обеспечить мою безопасность. Но долг для вас превыше всего, и вы считаете необходимым уведомить о происходящем королевскую семью. Вы собираетесь представить нынешнюю ситуацию как продолжение многочисленных угроз, которые члены этой семьи получили за последние месяцы. Вы окружите площадь перед дворцом замаскированными снайперами. Внутри дворца разместите антитеррористическую бригаду. Вам, видимо, не приходило в голову, что у преступников обширная сеть информаторов? Присутствие даже одного нового полицейского немедленно станет им известно. Меня предупредили, что если что-либо подобное произойдет, мои друзья-террористы сразу поймут, что донести в полицию мог только один человек – это я. Насколько я знаю, служба безопасности во дворце настолько слабая, что шпионы могут спокойно входить и выходить. Стоит вам позвонить во дворец вашей антитеррористической бригаде, даже просто любому полицейскому, и это для меня будет равносильно подписанию смертного приговора.

Ван Эффен понимал, что несколько сгущает краски, предполагая самое худшее из того, что может произойти, если его друзья-преступники узнают, кто он на самом деле. При этом он сомневался в том, что его могут разоблачить. Но сейчас было уже не до таких мелочей.

– Вы собираетесь гарантировать мою безопасность? Нет, вы гарантируете мою смерть! К полуночи я перейду в мир иной. Подумаешь, одним лейтенантом больше, одним меньше! Велика важность, когда речь идет о соблюдении дурацких правил и инструкций. Возможно, Жюли и Аннемари сейчас недовольны мною, но они любезно подтвердят, что я сделал все, что было в моих силах, чтобы спасти свою бедную шкуру. Это, конечно же, самый худший вариант развития событий, и я не намерен в нем участвовать. Я тут поразмыслил во время нашего разговора и кое в чем изменил свое мнение. Вы предлагали два варианта. Один из них заканчивается увольнением, другой – тем, что я сыграю в ящик. Я еще не выжил из ума и думаю, что мне удастся найти работу, где мне не будут угрожать увольнением или смертью. Если вы пришлете одного из ваших ребят на квартиру к Жюли, я передам с ним заявление с просьбой об отставке. Я также отдам ему кассету с записью, сделанной в «Охотничьем роге» сегодня утром. Я надеюсь, что ваши друзья из университета смогут разобраться с ней и с сообщениями, записанными по телефону. Извините, полковник, но у меня нет выбора. Похоже, все возможные варианты исчерпаны.

Ван Эффен положил трубку и убрал аппарат в комод.

Когда Жюли и Аннемари присоединились к лейтенанту в гостиной, он уже сидел, расслабившись, в кресле, скрестив ноги и держа в руке рюмку с джином. Для человека, который только что принял важное решение, ван Эффен выглядел слишком беззаботно.

Жюли спросила:

– Могу я кое-что сказать?

– Конечно. По сравнению с тем, что сказал полковник и что он, несомненно, сейчас думает, твои нападки – это просто мелочи жизни.

Жюли слабо улыбнулась:

– Я еще в здравом уме. Я вовсе не намерена, как ты любезно выразился минувшим вечером, вмешиваться не в свое дело и давать непрошеные советы. Прости меня за то, что я наговорила в спальне. Я не знала, в какой сложной ситуации ты оказался. Однако, если я повторю, что ты поставил полковника в сложное положение, ты, вероятно, скажешь, что жизнь лейтенанта ничто по сравнению с нежными чувствами полковника. Что ж, я повторяю, что прошу меня извинить, но…

– Жюли! – прервала ее Аннемари.

– Что?

– Я бы не стала второй раз перед ним извиняться. Я ни на мгновение не поверила, что Питер находится в очень сложной ситуации. Посмотри, он же с трудом сдерживается, чтобы не рассмеяться! – Аннемари внимательно посмотрела на лейтенанта. – Ты что-то не слишком активен. А я-то думала, что ты сюда перешел, чтобы написать заявление об отставке.

Ван Эффен нахмурился, отвел взгляд в сторону и сказал:

– Не помню, чтобы я это говорил.

– Это оттого, что ты и не собирался ничего писать.

– Так-так! Мы еще сделаем из тебя детектива! Ты совершенно права, дорогая. Я действительно не собирался писать заявление. Как же я могу оставить дядюшку Артура одного бороться с растущей волной преступности в Амстердаме? Он ведь нуждается во мне!

Аннемари спросила, обращаясь к Жюли:

– Как ты думаешь, если бы я сказала ему, что он последователь Макиавелли, он бы меня уволил или только довел до слез?

Ван Эффен отпил немного джину.

– К счастью, я выше этого. А тебе не следует путать макиавеллизм с дипломатией.

– Ты права, Аннемари. Мне жаль, что я извинялась. – Жюли посмотрела на брата без особой любви. – Что ты теперь намерен делать?

– Просто сидеть и ждать.

– Ждать чего?

– Телефонного звонка от полковника.

– От полковника? После того, что ты ему сказал?

– Ты имеешь в виду, после того, что он сказал мне?

– Долго же тебе придется ждать! – убежденно заявила Аннемари.

– Дорогие девочки или, лучше сказать, заблудшие овечки! Грустно, что вы так недооцениваете полковника. Он гораздо проницательнее любой из вас. Де Грааф прекрасно понимает, что счет не в его пользу. А сейчас он не звонит, потому что обдумывает, как ему отступить, сохранив достоинство, или как заключить почетный мир, если хотите. Вот у полковника действительно склад ума как у Макиавелли. После сорока лет общения с подонками развивается очень своеобразное мышление. Я сказал полковнику, что у меня нет выбора. На то он и де Грааф – тотчас же понял, что это у него нет выбора.

Жюли сказала:

– Раз ты такой умный, то, может быть, скажешь…

– Зачем ты пытаешься меня задеть? Посмотри на меня. Я отношусь к тебе с неизменной любезностью, можно сказать – по-рыцарски…

– Допустим. Так что же, по-твоему, скажет полковник?

– Думаю, что он предоставит мне свободу действий. Назначенный на восемь вечера взрыв состоится.

– Как было бы хорошо, если бы ты хоть раз ошибся, – сказала Жюли. – Нет, я не это хотела сказать. Я надеюсь, что ты ошибаешься.

Некоторое время все молчали. Девушки продолжали поглядывать на стоявший на журнальном столике телефон. Лейтенант смотрел куда-то в сторону. Раздался телефонный звонок, и ван Эффен взял трубку.

– А! Да… Я согласен. Возможно, что я и в самом деле поступил не самым лучшим образом, но меня спровоцировали. – Лейтенант поморщился и отодвинул телефонную трубку подальше от уха. – Да, вас также спровоцировали… Да, я полностью согласен. Мне кажется, это очень мудрое решение… Конечно, я буду держать вас в курсе… Нет, они мне не доверяют… Да, здесь. До свиданья.

Ван Эффен повесил трубку и посмотрел на Жюли:

– Почему ты не в кухне, девочка? Там явно что-то горит. Меня ведь приглашали пообедать…

– Ох, помолчи! Что он сказал?

– Свобода действий. Восемь вечера.

Жюли посмотрела на брата долгим взглядом, ничего не сказала и отправилась в кухню.

Аннемари сделала несколько шагов по направлению к лейтенанту и остановилась:

– Питер!

– Не говори ничего! Из одной сложной ситуации я уже выбрался. Вы с Жюли хотите поставить меня в другую, еще более сложную. Не стоит.

– Мы не будем. Я обещаю. Ты же понимаешь, что мы не вольны в своих чувствах, и ты не должен винить нас за это. В чем ты действительно можешь нас винить, так это в том, что мы вообще затеяли этот разговор. Мы больше не будем. – Она улыбнулась. – Разве это не благоразумно с нашей стороны?

– Даже очень. Знаешь, Аннемари, ты мне начинаешь нравиться.

– Нравиться? – Девушка озадаченно посмотрела на лейтенанта. – Так, значит, когда ты сегодня утром меня поцеловал, я тебе не нравилась? Наверное, это ты по рассеянности. Или для тебя целовать женщин-полицейских – обычное дело? Это, наверное, как-то связано с их моралью.

– Ты первая.

– И несомненно, последняя. Всем нам свойственно ошибаться. Не обращай внимания на это замечание. Так кто тебе не доверяет?

– Ты о чем?

– Ты что-то такое сказал полковнику.

– А! О моих друзьях-преступниках. Мы с ними расстались в «Охотничьем роге» с выражением взаимного доверия. Что не помешало им устроить за мной слежку в «Трианоне». Немного раздражает, но это мелочи.

– А после обеда?

– Побуду здесь немного. Полковник должен мне