Современный зарубежный детектив-11. Книги 1-19 - Сол Херцог

троса. Один конец этого троса проходил через блок, закреплённый на каменном полу, а затем к двуручному подъемному механизму, позволявшему поднимать груз к потолку и удерживать его там с помощью храпового механизма. Другой конец был прикреплён к нескольким цепям и кандалам, предназначенным для фиксации человеческих конечностей.

Хотя кабестан был простым, он предоставлял несколько возможностей. Человека можно было поднять за обе руки или за одну; его можно было подвесить, заведя одну руку за спину и привязав к ноге; или его могли поднять только за шею, так что в течение нескольких минут он, казалось, испытывал ощущение удушья. Обычно нормальному человеку хватало нескольких часов подвешивания за руки, чтобы заставить его заговорить.

Человек, проводивший допрос, прекрасно понимал, что большинство людей заговорят, столкнувшись с перспективой такого обращения, но в его профессии существовала поговорка, которая переводится как «выжать лимон досуха». Она отражала убеждение, что, когда человек сломлен, он всегда найдет, что выболтать – название улицы или человека, какую-нибудь старую сплетню о похождениях соседа. Всегда найдется еще одна капля, которую можно вытянуть из сокрушенного плода. Даже если настойчивость допрашивающих порождала небылицы и ложь – ведь зачастую человеку действительно нечего было больше рассказать спецслужбам – процесс все равно был оправдан. Подозреваемый говорил, не так ли? И говорил во всех своих проявлениях.

– бормотание, шёпот, плач, мольбы или проклятия – представляют для государства меньшую угрозу, чем молчание. Проще говоря, информация, полученная от человека, пережившего такую жестокость, была продуктом операции, и, как у любого добросовестного рабочего, у людей, ежедневно приходивших в это адское место, были свои стандарты производительности, мерило, по которому они оценивали свой результат. Истории и ложь были лишь оболочкой операции, обрезками, которые в конечном итоге будут отброшены после того, как скрипучий аппарат безопасности проверит заявление через тысячи своих следователей и информаторов и определит, какие части вряд ли будут…

Это правда. Но даже это может привести к тому, что кого-нибудь из невинных людей заберут с улицы и подвергнут такому же обращению.

Карим Хан вошёл в этот жестокий мир ровно в 7:30 утра по местному времени и был тут же поднят за руки так, что всё его тело оказалось подвешенным в четырёх футах от земли. Доктор был в камере с ним, но командовал египтянин, который отдал приказ двум мужчинам бить Хана по ногам длинными резиновыми дубинками. Хан закричал, что расскажет им всё, что они хотят. Они остановились, и египтянин стал выкрикивать ему вопросы по-арабски. Хан умолял, что может говорить только по-английски. Мужчины возобновили избиение, и вскоре боль в ногах, вместе с болью в руках и плечах, овладела его разумом, хотя он испытал мимолетное изумление от того, что незнакомцы так стараются причинить ему боль. Через несколько минут они опустили его на землю так, что сила его веса пронзила раны на ногах.

Египетский офицер подошёл к нему и заговорил по-английски: «Сейчас вы будете с нами говорить». Он произнес это как выговор, словно Хан оказывал ему невыносимые препятствия.

Хан кивнул.

«И сделайте полное заявление о ваших планах совершить теракты».

«Я сделаю это». Хан понял, что больше не сможет притворяться Джасуром Фейсалом.

Его поставили на крошечный табурет, на котором ему пришлось балансировать, опираясь на ноги, и единственный способ сделать это – подвернуть их внутрь так, чтобы подошвы ног касались пола. Египтянин закурил сигарету и предложил её Доктору. Тот покачал головой, а затем с брезгливой осторожностью убрал пачку и зажигалку в карман куртки. С сигаретой во рту и одним глазом, зажмуренным от дыма, он протянул руку одному из избивавших Хана мужчин и щелкнул пальцами, требуя дубинки.

Он мягко ударил им по ладони левой руки, затем наклонился вперёд и ударил Хана по ключице. Хан с криком упал со стула, и двум головорезам пришлось его поднять и удерживать.

«Я был… в Афганистане, — пробормотал он. — Меня учили использовать взрывчатку. Меня учили совершать политические убийства и уничтожать большое количество мирных жителей. Я знаю их планы. Я знаю, что они собираются сделать».

Он бросал эти строки врассыпную, надеясь, что одна из них их заинтересует.

«Мы всё это знаем. Где вы обучались?»

«Кандагар… в течение шести месяцев в 2000 году. Я узнал о политических убийствах. Я знаю о планах атак на здания на Западе».

«Какие здания?»

«Христианские здания, посольства и водоснабжение тоже». Это помнилось из одной-двух газет, которые Хан читал в Пакистане и Турции.

«Какие здания?»

«Большая церковь в Англии – Лондон».

«Когда должны произойти эти атаки?»

«Скоро – в следующем месяце».

«В следующем месяце? А как же ты тогда должен был быть на месте? Человек вроде тебя, без денег, бродит по горам?»

«Таков был план – нелегально проникнуть в Европу. Если бы меня поймали, я бы сказал, что ищу работу. Вот и всё. Тебя отправляют обратно, но не сажают в тюрьму. Они знают, что у террористов есть деньги и они летают на самолётах, поэтому следят за аэропортами. Но когда на дорогах столько людей, они не знают, кто они. Так гораздо безопаснее. Я приехал со многими другими мужчинами. Со многими, многими мужчинами. И я знаю, кто они, куда они отправились, каковы их планы».

Египтянин повернулся к Доктору, который покачал головой. «Это всего лишь истории», — сказал египтянин.

Хан посмотрел на него. «Спроси себя, почему ты меня допрашиваешь. Спроси себя, стал бы я лгать об этом, зная, что ты можешь со мной сделать».

Офицер выбросил сигарету в темноту камеры и снова взглянул на него. Хан заметил, что белки его глаз помутнели, а кожа, на один-два градуса темнее его собственного цвета, стала очень толстой и пухлой, словно слегка раздувшейся изнутри. Египтянин покачал головой, без предупреждения шагнул назад и несколько раз ударил его. «Ты ответишь на мои вопросы».

«Я пытаюсь!» — воскликнул он. «Я пытаюсь!»

Хан теперь понимал, какую игру ему предстоит вести. Египтянин должен был победить. Если бы ему это не удалось, Доктор взял бы верх, а этого Хану нужно было избежать любой ценой. Так что египтянин стал своего рода союзником.

Хану пришлось работать с ним и сделать вид, что именно его мастерство убедило его говорить, и что в Докторе не было необходимости.

экспертиза. Но это означало, что ему придётся терпеть гораздо больше боли, медленно выдавая информацию.

Этот вывод его ужаснул. Его снова подняли к потолку, и он начал испытывать совершенно новую боль. Он потерял счёт тому, сколько раз терял