Современный зарубежный детектив-9. Компиляция. Книги 1-20 - Роберт Уилсон

– Предположим, мы будем считать евнухами тех, кто одновременно и мужчина и женщина. Понимаешь ли ты, если так объяснить?

Крису тогда было шестнадцать, и он сказал, что понимает. На самом деле – нет, это было намного проще, не нужно было мучительного объяснения, – но он хотел, чтобы диакон Энди был доволен им… или настолько доволен, насколько мог быть. Если для этого нужно было вытянуть какой-то необходимый смысл из Библии – пусть так и будет. Фэллоуз положил руки на плечи Криса – крепкие и тёплые. В отличие от отца Криса, который умер два года назад, Фэллоуз действительно, казалось, понимал. Не по маминым ласковым меркам, а так, будто мог найти тонкую нить, чтобы протиснуться.

– Расскажи мне, как этот стих относится к тебе, если принять ту маленькую поправку… которая, в конце концов, просто небольшое улучшение текста из Библии короля Якова.

– То, что некоторые ради Царства Небесного сделали себя и мужчиной и женщиной?

– Да! Очень хорошо. – Диакон Энди слегка сжал его плечи. – И кто способен принять Слово Божье, пусть примет. Дай-ка я услышу, как ты скажешь это.

– Кто способен принять Слово Божье, пусть примет.

– И про неё.

– Кто способна принять Слово Божье, пусть примет.

– Да. Делай то, что твоё сердце велит принять. Я помогу тебе в этом.

– Я знаю, что ты поможешь, диакон Энди.

– Мы ещё поговорим о том, чего от тебя хочет Бог. – Он сделал паузу. – И о твоей сестре, конечно.

6

Прежде чем дремота перерастёт в настоящий сон, он садится, идёт в ванную и обдаёт лицо холодной водой. Потом отправляется разведать «Аудиторию Минго». Перед отелем толпа: кто-то в футболках Сестры Бесси «Сила соула», кто-то с плакатами «За жизнь» и ждёт удобного момента, чтобы освистать Кейт Маккей. Крис знает, что никакое освистывание не остановит её.

Ничто не остановит её, кроме пули.

7

Почему именно каток «Холман»?

Этот вопрос всё время преследует Трига, отвлекая от настоящей работы, которая всё больше кажется ему сном. Компьютер включён, есть контракты, которые нужно заполнить и отправить разным компаниям; страховые формы и разные документы тоже нужно распечатать, подписать и отправить. Но в этом месяце – последнем – его настоящая работа была убийством, как раньше его настоящей работой было пьянство, пока он не пошёл в Анонимные Алкоголики. И, скажи на милость! Верил ли он хоть когда-то, что сможет заставить присяжных почувствовать вину? Или этого самодовольного помощника прокурора? Или этого упрямого, самодовольного судью?

Уже слишком поздно, чтобы продолжать себя обманывать, а именно этим он и занимался. Некоторые присяжные – может быть, Готчалк, или Финкель, особенно Белинда Джонс – несомненно сожалели, когда Алан Даффри был убит во дворе тюрьмы, и ещё больше сожалели, когда выяснилось, что он был осуждён за преступление, которого не совершал. Но чувствовали ли они настоящую вину, ту, из-за которой не спится?

Нет.

Почему именно «Холман»?

Потому что «Холман» был альфой, и правильно, что он должен стать омегой.

После того как ушла мама – после того, как её не стало, если так выразиться – лучшие и худшие моменты, проведённые с отцом (альфой и омегой), случались именно в этом катке, наблюдая, как играют «Бакай Булетс», и не важно, что после поражений он не мог сказать ни слова.

Неважно, что была та ночь, когда он пытался утешить папу из-за ужасного судьи, который стоил им победы, а папа толкнул его на кухонную стойку, потом вытирал кровь и говорил: «Эх, ты, нюня, пара швов – и всё заживёт». Его отец, всегда такой уверенный во всём, никогда не извинялся. Никогда ничего не объяснял. Когда Триг осмеливался – всего один или два раза – спросить про маму, папа отвечал: «Она ушла, бросила нас, вот всё, что тебе нужно знать, и заткнись, если не хочешь получить по заднице».

Мэйзи стучит в дверь его кабинета и заглядывает.

– У тебя звонок на линии один, Дон.

На мгновение он не отвечает – Дон – его настоящее имя, но всё чаще и чаще в последние дни последнего месяца он думает о себе как о Триге. Он полагает, что ещё до того, как убили Даффри и Кэри Толливер вышел на свет, он, наверное, уже планировал что-то вроде этого – разнузданный поступок, не давая сознательному разуму знать. Так же было и с пьянством: раз начав, нельзя было допустить сознание в этот секрет. В АА говорили, что срыв – это «что-то плохое, что я спланировал».

– Дон? – говорит Мэйзи, но её голос доносится как будто издалека. Очень издалека.

На его столе стоит керамическая лошадка. Он использует её как пресс-папье. Сейчас он прикасается к ней, ласкает. Мама подарила ему эту лошадку, когда он был совсем маленьким. Он очень любил эту лошадку, брал её с собой в кровать (как Крисси брала с собой свою куклу Евдору). Это была лошадка без имени, пока отец не сказал: «Назови её Триггер, потому что она похожа на ту, на которой ездил Рой Роджерс». Папа называл Роя Роджерса старомодным ковбоем. Так керамическая лошадка стала Триггером, и папа начал звать его Тригом. Мама никогда так не называла, она называла его маленьким Донни, но потом ушла.

– Дон? Линия один?

Он приходит в себя.

– Спасибо, Мэйзи. Сегодня я где-то в облаках.

Она улыбается так, что кажется, она имеет в виду не только сегодняшний день и уходит.

Он смотрит на мигающий свет на телефоне и думает, как ответит тот, кто звонит, если он возьмёт трубку и скажет: «Привет, это Триг, он же Дональд, он же присяжный №9».

– Перестань, – говорит он, затем отвечает на звонок. – Привет, это Дон Гибсон.

– Здравствуйте, мистер Гибсон, это Корри Андерсон. Помощница Кейт Маккей? Мы уже говорили.

– Да, действительно, – говорит Триг, примеривая дружелюбный голос программного директора.

– Спасибо, что устроили нам выступление завтра. Многие из сторонников Кейт это оценят.

– Спасибо Сестре Бесси, а не мне, – говорит Триг. – Она любезно отменила последнюю репетицию перед шоу.

– Передайте ей от