Искатель, 2004 №6 - Андрей Левицкий

— Но послушайте, — попытался Мерсов вклиниться в поток слов, ни одно из которых не имело смысла, — послушайте же…

— И жить ты будешь, потому что умру я. А потом мы встретимся, — жестко сказал голос, и трубку, должно быть, бросили на стол, судя по сухому стуку, но отбойных гудков, которых ожидал Мерсов, не было, он слышал, как кто-то обо что-то споткнулся, где-то что-то упало, он хотел сказать этому человеку, что ему самому ужасно неприятно, и с самого начала это все было странно и…

Громкий щелчок ударил Мерсова по барабанной перепонке, он инстинктивно отодвинул трубку подальше от уха, и потому гудки отбоя показались ему далекими, как пунктир инверсионного следа пролетевшего на большой высоте самолета.

Что это было? Похоже на выстрел. Чепуха. Если даже кто-то стрелял, то наверняка не в себя — иначе кто положил трубку на рычаг?

Почему-то эта мысль — простенькая с точки зрения дедуктивного анализа — полностью овладела сознанием Мерсова. Если тот положил трубку, значит, не стрелял, а просто громко хлопнул чем-то обо что-то. Напугать хотел. Значит, все несерьезно. Дурацкий, идиотский розыгрыш. Чей-то, кто знал о случившемся с рукописью.

Кто знал-то? Варвара? Хрунов? Сергей? Варвара хоть и не очень умная девушка, но ведь и глупа не настолько, чтобы в день выхода книги устраивать такое с автором, с которым ей еще работать и работать. А Хрунов вовсе на розыгрыш не способен.

Конечно, розыгрыш, думал Мерсов, отмеряя себе на кухне десять капель корвалола: сердце колотилось, будто ему дали пинка, и еще боль возникла, правда не под лопаткой, а почему-то справа, между ребрами.

Розыгрыш, дурацкий розыгрыш, думал Мерсов, лежа на диване и глядя в потолок. Боль прошла, и сердце больше не колотилось, но все равно он чувствовал себя отвратительно. Телефон зазвонил, но Мерсов точно знал, что сегодня — а может, вообще никогда больше! — не прикоснется к трубке.

Телефон умолк, но начал наигрывать марш тореадора мобильник, лежавший в кармане куртки. Кто-то упорно добивался разговора. На дисплее мобильника можно увидеть номер, откуда сделан звонок…

Звонила Маргарита, и Мерсов с облегчением, давно им не испытанным, вернулся к жизни.

— Рита! — закричал он. — Риточка, я как раз к тебе собирался! Я так по тебе соскучился!

— Да? — голос показался Мерсову незнакомым. — А мне нормально. Я, собственно, почему звоню… Да, а чего ты на телефон не отвечаешь? Ты не дома?

— Дома я, — пробормотал Мерсов, поняв вдруг, что с Маргаритой все действительно кончено.

— Неважно, — продолжала она. — Я тебе как-то плеер одалживала, ты мне его можешь вернуть, если он тебе не нужен?

—  Конечно, — сказал Мерсов, — прямо сейчас занесу.

— Нет, — прервала Маргарита. — Заверни в пакет и по почте, хорошо? Спасибо. Пока.

Все.

Теперь действительно все. Мерсов швырнул мобильник через всю комнату, но инстинктивно метил правильно, аппарат попал в подушку дивана, подпрыгнул и упал на пол рядом с книгой «Вторжение в Элинор».

Мерсов подошел и ногой отшвырнул книгу к двери в спальню. Поднял мобильник и набрал номер Андрея Глухова.

— Как-то ты предлагал напиться…

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Наутро он ничего не помнил. Такое с ним случилось впервые в жизни. Было противно. Противно в желудке, где булькало и переливалось что-то тяжелое и совершенно не нужное организму, если судить по тому, с каким упорством жидкость, названия которой Мерсов определенно не знал, стремилась наружу, причем все равно в каком направлении. Противно было в голове, где мысли перемешались настолько, что невозможно было обнаружить название книги, из-за которой он пустился в нелепый загул. «Эльсинор»? Почему-то упорно вспоминался замок в Дании, где жил известный принц, которому тоже было определенно плохо, если он в конце концов убил собственную мать.

Противно было на улице — когда, с трудом поднявшись, Мерсов подошел к окну, дождь лил как из ведра, нормальный осенний ливень, которому можно было бы и порадоваться, как он радовался, будучи лет на десять моложе, и даже выскакивал, бывало, во двор, подставлял струям лицо и пил дождевую воду, содержавшую, как говорили, немало полезных для здоровья элементов, но и всякую гадость, в том числе радиоактивную, содержавшую то же, но на вкус это была чистейшая жидкость, не то что та бормотуха, которую они с Андрюшей Глуховым потребляли вчера, начиная с восьми вечера.

Мерсов пытался вспомнить, что они вчера делали и где были, но в памяти сохранилась только перебранка с водителем частной машины, который то ли слишком много требовал за ночной извоз, то ли вообще не хотел везти приятелей туда, куда они собирались ехать, а куда они все-таки ехать собирались, Мерсов вспомнить не мог и в конце концов оставил это занятие. Он сварил себе воистину черный кофе, чернее, чем абиссинский, он же нубийский, он же эфиопский, негр — такой же черный, как его мысли, которые потому и были неотличимы одна от другой, что чернота скрывала их особенности и кажущуюся индивидуальность.

Кофе взбодрил, вторая чашка заставила Мерсова отправиться в гостиную и отыскать лежавшую почему-то на полу у дивана книгу со злобной женщиной на обложке. Взглянув ей в глаза, Мерсов содрогнулся и вспомнил наконец телефонный звонок — странные слова неизвестного, ставшие причиной и поводом вчерашнего безумного загула.

После кофе стало легче, Мерсов доплелся до компьютера и заставил себя приступить к обычной утренней работе: проверка почты, рассылки, новости. В почте не оказалось ни одного личного письма, рассылки содержали информацию, которая была ему сейчас безразлична настолько, что он даже названия не прочитывал до конца — сразу отправлял файл в корзину.

А новости…

Обычно Мерсова интересовали две вещи: криминальная хроника и терроризм. С терроризмом сегодня все было в порядке — в том смысле, что даже в Израиле не произошло никаких инцидентов, — а в криминальном разделе Мерсов почти сразу наткнулся на заметку, которая еще вчера вряд ли привлекла бы его внимание.

«В квартире на Шаболовке покончил с собой Эдуард Ресовцев (43). О происшествии в милицию сообщила соседка, обнаружившая дверь в квартиру Ресовцева открытой, а хозяина — повесившимся в кухне на крюке от лампы. Причина самоубийства неизвестна».

И что?

Ничего, подумал Мерсов. Это тот, кто звонил вчера. Тот, кто шептал в трубку: «Ты взял у меня жизнь!.. Я писал эту книгу двадцать три года… Жить ты будешь, потому что умру я… А потом мы с