Динамитчик. Самые новые арабские ночи принца Флоризеля - Фанни ван де Грифт Стивенсон

вокзала в сторону гостиницы, я не могла нарадоваться произошедшим со мной переменам, с искренним и неподдельным восхищением глазея на оживлённые улицы и красочно расписывая в своём воображении предстоящую встречу с Джоном. Но увы! Когда я справилась о мистере Феншоу, портье заверил меня, что сей джентльмен не значится среди постояльцев. Каким образом наша тайна стала известна посторонним и какими мерами слабохарактерного Джона заставили отказаться от своих намерений – этого я так никогда и не узнала. Достаточно того, что моё семейство одержало победу, в то время как я оказалась в Лондоне одна-одинёшенька, при наихудших обстоятельствах, которые только можно себе представить, а элементарная гордость и чувство собственного достоинства не позволяли мне вернуться в отчий дом.

Я собрала в кулак всю свою волю, чтобы выстоять под ударами судьбы, и нашла пансион неподалёку от Юстон-Роуд, где впервые в жизни ощутила все прелести независимости. Три дня спустя я увидела объявление в «Таймс» и отправилась в контору стряпчего, которого я знала как доверенное лицо отца. Там мне пообещали весьма и весьма скромное содержание, а также деликатно дали понять, что о возвращении домой не может быть и речи. Я с негодованием восприняла известие о том, что от меня отреклись, и сказала стряпчему, что столь же не желаю подобной встречи, сколь и они. Он лишь улыбнулся моим воинственным речам и выдал мне четверть причитавшегося «пособия» вместе с моими личными вещами, которые мне выслали, благодаря его стараниям, в двух довольно громоздких ящиках. Со всем этим я гордо вернулась в пансион куда более уверенная в своём положении, нежели неделю назад, и твёрдо убеждённая в том, что всё к лучшему в этом лучшем из миров.

Несколько месяцев всё шло хорошо, и лишь я была виновата в том, что это дивное уединение скоро закончилось. Должна признаться, что один из моих недостатков состоит в том, что я излишне потакаю представителям низших классов и либеральничаю с ними. Моя хозяйка, к которой я относилась с излишней добротой, весьма дерзко обвинила меня в каком-то пустяковом проступке. В ответ я, раздражённая её слишком вольным обращением, велела ей удалиться. Несколько мгновений она остолбенело смотрела на меня, а затем собралась с духом и сказала:

– Ваш счёт вам принесут нынче вечером, а завтра, сударыня, извольте покинуть моё заведение. Будьте любезны, – добавила она, – выплатить мне всё, что вы должны, поскольку, если я недосчитаюсь хотя бы фартинга, ваши ящики останутся здесь и не сдвинутся с места.

Я была потрясена её дерзостью, но, поскольку мне следовало содержание за три месяца, я пропустила её угрозу мимо ушей. В тот же день, когда я выходила от стряпчего, держа в руках бумажный пакет со всеми своими денежными средствами, со мной произошёл один из тех случаев, которые иногда принято называть судьбоносными. Контора стряпчего располагалась на улице, начинавшейся у Стрэнда и заканчивавшейся у решётчатого парапета над Темзой. Выйдя на улицу, я заметила, как мне навстречу шла мачеха, несомненно направлявшаяся в ту же самую контору, откуда я только что вышла. Её сопровождала служанка, чьё лицо было мне незнакомо, однако физиономию мачехи я помнила слишком хорошо, и один её вид вызывал у меня искреннее возмущение и негодование. Бежать было некуда. Мне не оставалось ничего другого, как отступить к парапету, притворившись, что я любуюсь плывущими по реке судами или строениями на другом берегу Темзы.

Так я стояла, стараясь справиться с переполнявшими меня чувствами, когда позади меня раздался чей-то голос. Это оказалась служанка моей мачехи, которую её хозяйка оставила ждать на улице, пока она обсуждала дела со стряпчим. Девушка не знала, кто я, и мне нельзя было упускать столь блестящую возможность, так что вскоре я услышала все свежие новости и сплетни о своём доме и приходе отца. Меня нисколько не удивило, что эта особа боялась и ненавидела своих хозяев, и всё же мне было неприятно слышать, в каких выражениях она о них отзывалась, и я с трудом сдерживалась, чтобы не одернуть её. Однако я выслушала всё сказанное ею, молчаливо кивая, поскольку умею владеть собой, и на том бы мы и расстались, если бы она вдруг не разразилась бранью в адрес сбежавшей дочери священника и не пересказала бы донельзя извращённую историю её бегства. По складу характера я не из тех, кто стерпит хулу в свой адрес. Если мне не изменяет память, я резко взмахнула рукой, чтобы выразить своё негодование, и в результате пакет выскользнул из моих пальцев, на мгновение мелькнул между прутьями решётки и упал в реку. На какой-то миг я окаменела, а затем, осознав иронию судьбы, громко расхохоталась. Я всё ещё смеялась, когда моя мачеха вышла из конторы стряпчего, и служанка, явно сочтя меня сумасшедшей, ринулась к ней. Я же не осознала всей серьёзности своего положения, пока снова не явилась к стряпчему и не попросила выплатить следующую долю содержания авансом. Его ответ окончательно отрезвил меня, поскольку являл собой твёрдый отказ. Мне пришлось умолять его со слезами на глазах, и тогда он согласился ссудить мне десять фунтов из собственного кармана.

– Я человек небогатый, – подчеркнул он, – и вам не следует ждать благодеяний с моей стороны.

Хозяйка поджидала меня у дверей моей комнаты.

– Вот счёт, сударыня, – сказала она, сделав нарочито низкий книксен. – Угодно ли вам оплатить его сейчас?

– Вам заплатят, сударыня, – ответила я. – Утром, как и положено.

И взяла у неё бумагу, сделав рукой величественный жест, хотя внутри я вся дрожала.

Едва взглянув на счёт, я поняла, что пропала. Я была стеснена в средствах и позволила своему долгу накапливаться. Теперь он достиг суммы, которую я никогда не забуду: двенадцать фунтов, тринадцать шиллингов и четыре с половиной пенса. Весь вечер я просидела у камина, обдумывая создавшееся положение. Счёт оплатить я не могла, хозяйка не позволит мне вынести коробки; и как же мне искать новое пристанище без вещей и без денег? Если я не найду хоть какого-то выхода, то мне придётся как-то прожить три месяца без крыши над головой и без гроша в кармане. Неудивительно, что я решила немедленно бежать. Но даже тут я столкнулась с непреодолимой трудностью, поскольку, сложив вещи в ящики, я обнаружила, что не могу сдвинуть их с места, не говоря уже о том, чтобы куда-то их нести.

Ни секунды не колеблясь, я приняла решение. Надев шаль и шляпку, я закрыла лицо густой вуалью и тайком выскользнула на улицы большого города, где каждого из нас может подстерегать