Динамитчик. Самые новые арабские ночи принца Флоризеля - Фанни ван де Грифт Стивенсон

храмах Фемиды и слыхом не слыхивали о беспристрастности, знании законов и стремлении к справедливости, которых мы вправе ожидать от судей, представителей самого уважаемого сословия. И всё же, несмотря ни на что, я не оставляла попыток добиться правды.

После проигрыша одной из бесчисленных тяжб, о которой я не стану распространяться, мне пришло в голову совершить некое «паломничество» по моим владениям. В то время четыре особняка пустовали и своими закрытыми дверьми и ставнями являли немой укор падению нравов и полному презрению добродетелей. Три дома населяли жильцы, которые довели меня до последней крайности своими мелочными придирками и судебным крючкотворством и которых я всеми возможными способами старалась выставить на улицу. Мне было невыносимо видеть то нарочитое высокомерие, с которым они распоряжались в этих особняках, словно они принадлежали им, а не мне.

Мне оставалось посетить последний дом, в котором мы сейчас находимся. Я сдавала его (в то время я жила в гостинице, что наиболее соответствовало моим вкусам) некоему полковнику Джеральдину – человеку, близкому к Флоризелю, принцу Богемскому, о котором вы наверняка слышали. Принимая во внимание чин и положение этого арендатора, я полагала, что здесь, наконец, встречу благожелательное обхождение. Представьте себе моё удивление, когда я обнаружила, что окна наглухо закрыты ставнями и дом, очевидно, пустует! Не скрою, что я почувствовала себя уязвлённой, поскольку всегда считала, что за домом, как и за судном, нужен присмотр. Я тотчас решила обсудить этот вопрос со своим адвокатом на следующее утро. Тем временем мысли мои сами собой обратились к прошлому, и, предавшись воспоминаниям, я присела на садовую ограду напротив входной двери. Стоял жаркий августовский день, но ограда находится в тени пышной кроны каштана. На площади не было ни души, откуда-то издалека доносилась музыка, и я ощутила какое-то благодатное умиротворение, похожее на тихую грусть.

Из этого блаженного состояния меня вывел грохот колёс огромного фургона, запряжённого ухоженными лошадьми, который подъезжал к дому. Внутри его, на козлах и на запятках сидели несколько мужчин весьма благопристойной наружности, а на дверях красовалась не чья-то торговая марка, а герб, который я не смогла рассмотреть. Фургон остановился у входной двери, и из него сразу же вышел мужчина. Его товарищи – я насчитала семерых – тут же начали разгружать фургон и быстро заносить в дом корзины со снедью и бутылками, а также коробки, в которых обычно перевозят столовые принадлежности. Окна в столовой распахнули настежь, чтобы проветрить её, и я заметила, как один из мужчин занялся сервировкой стола. Разумеется, решила я, они готовят дом к возвращению жильца, и, хотя не в моих правилах совать нос в чужие дела, я с удовольствием отметила расторопность и опрятность слуг, а также ненавязчивое указание на то, что жилец очень состоятельный человек. Моя умиротворённость сменилась несказанным удивлением, когда окна и ставни столовой снова закрылись, а слуги начали выходить из дома и усаживаться в фургон. Последний из них запер входную дверь, вскочил на козлы, и фургон уехал. Дом снова опустел, глядя на площадь затворенными ставнями, и мне показалось, что всё произошедшее мне приснилось.

Однако это был не сон. Когда я поднялась на ноги и мои глаза оказались на уровне дверной фрамуги, я заметила, что в прихожей горит свет, хотя до вечера было далеко. Значит, ждали гостей, и ждали ближе к ночи. Для кого, недоумённо подумала я, совершаются подобные тайные приготовления? Я вовсе не ханжа, однако придерживаюсь строгих взглядов касательно морали и нравов. Если особняк, куда в своё время меня привёз муж, станет служить домом свиданий, то мне придётся, хочу я этого или нет, ввязаться в очередную судебную тяжбу. Исполненная решимости вернуться и узнать самое плохое, я поспешила к себе в гостиницу, чтобы наскоро поужинать.

На свой «наблюдательный пункт» я вернулась к десяти часам. Стоял тихий и ясный вечер. Луна успела подняться довольно высоко и светила почти так же ярко, как уличные фонари. В тени каштана царила непроглядная тьма. Я устроилась на низкой садовой ограде, прислонившись спиной к решётке, непосредственно напротив ярко освещённого луной входа в мой дом, и предалась воспоминаниям о былых днях. Время шло своим чередом, где-то вдалеке часы пробили одиннадцать. Вскоре я заметила приближавшегося к дому размеренной походкой джентльмена. Он курил на ходу, под распахнутой накидкой виднелся фрак и ослепительная манишка. Держался он с достоинством и сразу же привлёк моё внимание. Подойдя к двери особняка, он вынул из кармана ключ, вошёл внутрь и оказался в освещённой лампами прихожей.

Не успел он затворить за собой дверь, как я заметила ещё одного мужчину, гораздо моложе первого, который торопливо шёл с противоположной стороны площади. Для тёплой августовской ночи он был закутан явно не по погоде и, несмотря на свою спешку, постоянно нервно оглядывался. Дойдя до двери, он остановился и поставил ногу на ступеньку, как будто намереваясь войти. Затем, словно передумав, он резко повернулся и быстро зашагал прочь. Вот он снова остановился, как бы мучительно о чём-то размышляя, и наконец, взмахнув рукой, развернулся, решительно направился к двери и несколько раз постучал дверным кольцом. Его почти сразу же впустил внутрь первый визитёр.

Меня охватило жгучее любопытство. Сжавшись в комок и стараясь слиться с тенью, я с нетерпением ждала, что же будет дальше. Ждать пришлось недолго. С другой стороны площади появился ещё один молодой человек, шедший медленной и неуверенной походкой и закутанный до самых глаз, как и тот, что пересёк площадь незадолго до него. Подойдя к дому, он быстро огляделся вокруг и, убедившись, что площадь пуста, перегнулся через решётчатую ограду и прислушался к звукам, доносившимся из дома. В столовой хлопнула пробка от шампанского, а затем раздался громкий взрыв хохота. Молодой человек собрался с духом, достал ключ и открыл калитку. Войдя, он бесшумно затворил её и спустился на ступеньку вниз. Когда его голова оказалась на уровне тротуара, он повернулся вполоборота и ещё раз внимательно осмотрел площадь. Прикрывавшая его лицо повязка сползла вниз, и в ярком лунном свете я увидела его лихорадочно блестевшие глаза.

Бездействовать было нельзя. Убеждённая в том, что вот-вот случится нечто ужасное, я пересекла неширокий проулок и подошла к ограде. Внизу никого не было; молодой человек, очевидно, уже зашёл в дом. Мысль о цели его визита повергала меня в трепет. Я всегда отличалась смелым и решительным нравом, поэтому, увидев незапертую калитку, я тихонько отворила её и спустилась по ступенькам. Дверь в кухню, как и калитка, оказалась притворённой, но незапертой. И