Динамитчик. Самые новые арабские ночи принца Флоризеля - Фанни ван де Грифт Стивенсон

окружённых жёнами и детишками, погружённых в работу и довольствовавшихся скромными радостями жизни. Вам совсем нет дела до того, что моё здоровье подорвано бедностью, скитаниями, недоеданием и душевными муками; и в долгие дождливые ночи, когда я слонялся по улицам без крыши над головой, страдания тела лишь усугубляли страдания души. Всё, о чём я рассказал, относится не только ко мне, это испытывают все мои несчастные собратья. Клятву, которую так легко дать, столь же тяжело и нарушить. В клятве, данной в благородном юношеском порыве, потом горько раскаиваешься долгие годы. Клятва, в которой ты некогда видел почти что мудрость Божию, оказывается лишь шелухой, тем не менее связывающей тебя рабскими оковами. Вот бремя, которое с радостью взваливают на себя восторженные юноши, но его непомерная тяжесть обрекает их на страдания, что хуже смерти.

Нельзя сказать, чтобы я всё это терпел. Я буквально умолял, чтобы меня освободили от клятвы, но я слишком много знал, поэтому меня не хотели отпускать. Я попробовал бежать, и мне это удалось. Я добрался до Парижа и снял комнатку на Рю Сен-Жак, почти напротив Валь-де-Грас. Моё жилище было скромным и тесным, но под вечер туда заглядывало солнце, из окна виднелся крохотный зелёный садик, а щебетание птицы в клетке у соседа придавало каждому утру неповторимое очарование. Я, почти обессиленный, мог лежать на кровати и предаваться отдыху. Я, восставший против принципов, которым некогда фанатично служил, теперь был вне власти тех, кто отдавал мне страшные и безумные приказы. О, как же я наслаждался покоем! Мне до сих пор снятся трели соседской певчей птички.

Однако деньги у меня кончались, и пришлось искать какую-то работу. На третий день поисков я обнаружил, что за мной следят. Мне удалось разглядеть следившего, который оказался мне незнаком, после чего я зашёл в маленькое кафе. Там я просидел примерно час, делая вид, что перебираю газеты, а на самом деле затравленно оглядываясь по сторонам и трясясь от страха. Когда я снова вышел на улицу, она оказалась пуста, и я вздохнул с облегчением. Но, увы, не успел я пройти трёх кварталов, как снова заметил своего провожатого. Нельзя было терять ни минуты; время работало на меня, если я хотел сохранить свою жизнь. Поэтому я поспешил на парижскую конспиративную квартиру нашего общества.

В тот раз меня простили. Я снова взвалил на плечи ненавистное бремя и вновь стал выполнять распоряжения тех, кого я презирал и ненавидел. Однако вместе с тем я в какой-то мере завидовал им и даже восхищался ими. Они, по крайней мере, искренне верили в то, что делают, но я, в ком эта вера безвозвратно угасла, теперь просто работал, как какой-нибудь наймит, чтобы обеспечить себе жалкое существование.

Моим последним заданием стала та операция, которая столь трагически закончилась нынче ночью. Мне предписывалось сказать, кто я есть на самом деле, и от имени нашего общества добиться личной встречи с вами, во время которой вас должны были убить. Если у меня осталось хоть что-то от моих прежних убеждений – так это ненависть к монархам, и, когда мне предложили это задание, я с радостью согласился. Однако, сударь, вы взяли надо мной верх. Пока мы ужинали, вы покорили моё сердце. Я осознал, что ваш характер, ваши таланты, ваши старания на благо страны и ваших несчастных подданных – всё извращалось, насколько возможно. Я начал забывать, что вы принц, и стал проникаться чувством, что вы прежде всего человек. По мере того как приближался назначенный час, я испытывал невыносимые страдания. И когда наконец мы услышали, как хлопнула дверь, возвещая о приходе моего сообщника, вы окончательно переиграли меня в тот момент, когда я умолял вас бежать. Вы остались, и что мне было делать? Убить вас я не мог, моя душа противилась этому, и я не смог бы поднять на вас руку. Однако я не мог позволить вам остаться. Когда в условленный час появился мой сообщник, чтобы довести план до конца, я не мог допустить ни вашей гибели, ни его ареста. Из такого положения единственным выходом для меня была смерть, и нет в том моей вины, что я до сих пор жив.

– Вы же, сударыня, – продолжил он, поворачиваясь ко мне, – вне всякого сомнения, ниспосланы свыше, чтобы спасти принца и расстроить наш план. Вы продлили мне жизнь, а заперев моего сообщника, вы сделали меня причиной его смерти. Он слышал бой часов и не мог мне помочь. Сочтя, что он не выполнил свой долг, оставив меня один на один в неравной схватке с принцем и тем самым обрекая меня на гибель, он застрелился.

– Вы правы, – произнёс принц. – Вы не в добрый час взвалили на себя это непосильное бремя. Когда я вижу, сколь благородно вы каетесь и сколь суровое наказание понесли, я чувствую себя виноватым. Не кажется ли вам странным, сударыня, что мы с вами, наделённые общепризнанными добродетелями и не менее банальными грехами, можем оставаться с чистыми руками и незапятнанной совестью, в то время как этот бедный юноша должен оказаться в самом безнадёжном положении?

– Сударь, – продолжил он, обращаясь к молодому человеку, – я никак не могу помочь вам. Моя помощь лишь обрежет нить дамоклова меча, нависшего над вами. Единственное, что я могу сделать, – отпустить вас.

– И, сударь, – добавила я, – поскольку этот дом принадлежит мне, я бы покорнейше просила вас убрать тело. Это было бы любезно со стороны вас и ваших заговорщиков.

– Будет исполнено, – мрачно ответил молодой человек.

– А вам, сударыня, – спросил принц, – как я могу выразить свою благодарность вам, кому я обязан жизнью?

– Ваше высочество, – ответила я, – если говорить прямо, то это мой любимый дом. Он дорог мне не только как владение, но и потому, что с ним связаны дивные воспоминания. Я пережила бесконечные дрязги с нанимателями из простолюдинов и возблагодарила судьбу, узнав, что его занимает ваш шталмейстер. Теперь я начинаю сомневаться в этом: высоких особ сопровождают опасности, и мне бы не хотелось, чтобы мой дом подвергался им. Обещайте мне аннулировать аренду, и я буду у вас в долгу.

– Должен сказать вам, – заметил принц, – что полковник Джеральдин всего лишь исполняет мои приказания. Поэтому мне искренне жаль считать себя столь беспокойным жильцом.

– Ваше высочество, – ответила я, – я искренне восторгаюсь вами. Однако когда речь идёт о собственности, чувства отступают на второй план. Я докажу вам, что моя просьба не содержит ничего личного, и торжественно обещаю, что этот дом никогда не станет