Динамитчик. Самые новые арабские ночи принца Флоризеля - Фанни ван де Грифт Стивенсон

Через несколько дней благородные обитатели соседних зданий заметили, что у их нового соседа появились свои привычки. Около четырёх часов дня молодой джентльмен появлялся на балконе гостиной с трубкой в зубах. Также не остались незамеченными его периодические визиты в тихую таверну, расположенную неподалёку. Его возвращение всякий раз сопровождалось донельзя непристойным отхлёбыванием из пивной кружки, которую он держал в руке. Всё это вызывало сплетни, пересуды и праведный гнев среди тамошних слуг. Неодобрение некоторых представителей «ливрейного сословия» выразилось в прямых оскорблениях, однако Сомерсет знал, как ладить с людьми, и после дружеских перебранок и нескольких пропущенных стаканчиков к его поведению стали относиться с изрядной долей снисходительности.

Молодой человек избрал живописное ремесло Рафаэля отчасти из-за кажущейся простоты, отчасти из-за врождённого отвращения к конторской работе. Он терпеть не мог регулярных занятий и начал с того, что превратил половину столовой в студию для написания натюрмортов. Там он собрал множество предметов, которые наугад притащил из кухни, гостиной и сада, и с усердием принялся за работу. В то же самое время огромный пустой дом давил на его воображение. Обладать таким сокровищем и ничего не делать означало сидеть на сундуке с золотом, ленясь открыть его. В конце концов он решил сделать то, на что намекнула миссис Лаксмор, а именно – приклеить на окно столовой небольшое объявление о сдаче внаём меблированных комнат. Погожим июльским утром в половине седьмого он прикрепил объявление и вышел на площадь, чтобы полюбоваться результатом. Он остался доволен незатейливым плакатом и вернулся на балкон гостиной, чтобы выкурить трубку и поразмышлять о деле, которое он задумал.

После этого он несколько охладел к живописному искусству. Он почти все дни проводил на балконе, словно рыбак, следящий за поплавком, и, чтобы хоть как-то развеять скуку, то и дело курил трубку. Прохожие иногда замечали объявление и разглядывали его. Время от времени прямо к порогу подъезжали кареты с изысканно одетыми джентльменами и дамами, однако казалось, что вид дома производил на них неприятное впечатление. В лучшем случае они бросали торопливый взгляд вверх, после чего продолжали свой путь. Сомерсет с подавленным видом рассматривал кандидатов в квартиранты, и, хотя он поспешно вынимал трубку изо рта и натянуто улыбался, словно приглашая к разговору, никто не удостоил его даже слова. «Быть может, я, – подумал он, – вызываю у них отвращение?» Но после тщательного осмотра в зеркале его опасения исчезли. Однако чего-то всё-таки не хватало. Его долгие и тщательные расчёты, основывавшиеся на рекламных вставках в книгах и журналах, оказались пустой тратой времени. Из рекламных объявлений он пытался вывести сумму еженедельного дохода от дома, начиная от скромных двадцати пяти шиллингов и заканчивая капиталом в сто фунтов. Но, несмотря на все свои скрупулёзные расчёты, он не заработал решительно ничего.

Подобное несоответствие произвело на него самое тягостное впечатление и занимало все его мысли, в то время как он предавался сибаритству, сидя на балконе. Наконец ему показалось, что он обнаружил изъян в своём методе. «Мы живём, – размышлял он, – в век яркой и броской рекламы, в век ходячих объявлений и огромных плакатов. Реклама может быть элегантной, вездесущей, банальной, оригинальной и вызывающе вульгарной. Но она должна быть большой и бросаться в глаза. И вот я, человек с претензиями на знание мира, довольствовался листком писчей бумаги с несколькими сухими словами, не оставляющими места воображению! Стоит ли мне оставаться скромным, что сделает честь аристократу, или же последовать правде жизни с упором на деловитость и вместе с тем поэтику?»

С этими мыслями он достал несколько листов бумаги самого большого формата и со всем старанием начал рисовать плакат, который бы бросался в глаза и в то же время взывал к воображению увидевшего его. Тщательно подобранные цвета, со вкусом составленный текст и реалистичное оформление должны были нарисовать будущему обитателю картину жизни, которая ждёт его в этом храме наслаждений. Именно эти элементы, по мнению Сомерсета, должны присутствовать в объявлении. С одной стороны, он мог изобразить домашний уют в виде камина, белокурых купидонов и чайного сервиза. С другой же стороны, вполне возможным представлялось (и именно к этому тяготела его муза) расширить рамки домоседства и нарисовать картину магометанского рая. Пока художник колебался между двумя «концепциями», он в конечном счёте воплотил в красках оба варианта. После долгих терзаний он понял, что не может пожертвовать одним из творений в пользу другого. Поэтому он решил вывешивать их в разные дни. «В таком случае, – подумал он, – я обращусь сразу ко всем слоям общества».

Бросив монетку, он решил последний вопрос, и судьба благоволила более красочному холсту, который и появился в окне особняка. Картина представляла собой буйство фантазии в сочетании с изысканным текстом и манящей гаммой красок. Всё несовершенство техники письма вполне можно было объявить авторским стилем. После того как он взглянул на своё творение с любимой точки обзора у садовой ограды, художник испытал прилив вдохновения.

– Я упустил один важный момент! – воскликнул он. – Когда я внесу его в композицию, этот холст станет моим первым выставочным экземпляром!

Судьба не оценила по достоинству ни одну из этих работ. Разумеется, время от времени у ограды собирались группки людей, чтобы поглазеть на эти творения. Те же, кто хотел узнать больше, подвергались осмеянию. Более красочный плакат демонстрировал отнюдь не общепринятые добродетели, и, хотя он стал пользоваться в округе скандальной известностью, своей изначальной задачи он никоим образом не выполнил.

Однако в один из дней, когда сей «разнузданный шедевр» висел в окне особняка, перед Сомерсетом предстал человек, движимый отнюдь не праздным любопытством.

Это был импозантный господин, непринуждённо улыбавшийся и старавшийся говорить как можно серьёзнее.

– Прошу прощения, – сказал он, – но что означает ваше экстравагантное объявление?

– Прошу меня извинить, – довольно резко ответил Сомерсет, – но оно значит ровно то, что значит.

Уже наученный горьким опытом, он, опасаясь очередной порции насмешек, уже было собрался закрыть дверь, как джентльмен просунул трость в образовавшуюся щель.

– Не торопитесь, умоляю вас, – произнёс он. – Если вы действительно сдаёте комнаты, то перед вами потенциальный наниматель. Вы меня премного обяжете, если позволите взглянуть на апартаменты и узнать ваши условия.

С бьющимся от радости сердцем Сомерсет впустил визитёра, показал ему комнаты и с внезапно вернувшимся красноречием описал их достоинства. Джентльмену особенно приглянулась гостиная.

– Ну что ж, – произнёс визитёр, – это меня вполне устраивает. Могу я узнать, сколько вы хотите в неделю за этот этаж и тот, что над ним?

– Я рассчитывал, – ответил Сомерсет, – на сто фунтов.