После выстрела - Магомед Мусаевич Мусаев

вот. Жил да был горец Солта. Был у него конь, самый лучший во всей Чечне, летал по горам, как ветер, прыгал, как джейран. Было это, когда горы наши знали одни только звериные тропы. Скачет однажды Солта на своем коне и видит: сверкает что-то в траве. Остановился, наклонился. Башмачок девичий. Стал Солта девушку искать, которая башмачок потеряла. Вверх и вниз по Чанты-Аргуну скачет, всем, кого встретит, о своей находке говорит. Да никто ничего не знает. Потом и еще много раз ездил Солта девушку искать. Все напрасно. Но вот как-то поехал он рано утром на охоту. Меткий был стрелок, скачет на своем коне, дичь из лука стреляет. И вдруг слышит девичьи голоса. Прислушался. Одна девушка говорит заклинание, которое применяют, когда надо пропажу найти: «Черт, черт, черт, свое хорошее возьми, мое плохое отдай!» «Эй, девушки, что ищете?» — крикнул Солта. Но никто ему не ответил. Пришпорил Солта коня, помчался конь, а перед самой горою споткнулся, с разбегу копытом ударил в гранит. От копыта его и остался след, но не простой, а огромный. Вот это и есть окно, которое Элиса нарисовала.

— Не понимаю я ваших сказок, — сказал Мовсар.

— Вот ведь даже и в горе окно пробить можно… — задумчиво произнесла Элиса.

Мовсар лишь плечами пожал.

— Да, хорошо Элиса горы нарисовала, а? — заговорил Нуха, словно не обращая внимания на разговор друзей, и в голосе его прозвучало восхищение искусством Элисы.

— Наш класс ходил в поход по этим местам до самого Шатоя, — сказала Элиса, которая была очень довольна, что ее работа так растрогала друзей. — И ты знаешь, Нуха, точность изображения в моей работе объясняется не тем, что я такая хорошая художница. Я сфотографировала эти горы, чтобы не ошибиться.

— Скромность — украшение женщины! — ухмыльнулся Ильяс.

— Болтливость не украшает мужчину, — в тон ему сказал Нуха.

— Если серьезно говорить, то тебе учиться бы надо, — сказал Элисе Ильяс — И не где-нибудь, а в Академии художеств!

— Опять хватил через край, — заметил Нуха.

— Я знаю, что говорю.

— Нет, ребята, — сказала Элиса. — Сначала уж пединститут. А потом посмотрим.

— Ай-вай! Гости на горизонте! — воскликнул Ильяс, глядя в окно.

Элиса поспешила во двор.

— Ни стыда, ни совести, — сказал Ильяс Мовсару. — Ты посмотри, выскочила, как кошка.

— Придираешься, — услышав слова Ильяса, сказал Нуха. — Человек пошел гостей встречать, а ты…

— Гостей? Что ей гости! Там с ними Изновр!

На лице Мовсара снова появились отчужденность и злоба.

В честь приезда Нухи работники клуба принесли бутылку вина, надеясь весело провести вечер. Но не тут-то было. Едва увидев Изновра, Мовсар набросился на него, и между ними началась перебранка.

Нуха, которому не очень-то удобно было вмешиваться в их спор (он был виновником торжества и хозяином дома), думал о том, что, кто бы из них ни был прав, все равно, ссора на людях не делает чести ни тому, ни другому. А тут спор и ссора чуть ли не до крови!

На следующий день после ссоры Изновр дождался Элису возле библиотеки, и когда она вышла оттуда, закончив выдачу книг, бросился к ней, раскинув руки в стороны:

— Теперь ты от меня никуда не уйдешь!

— Что ты, что ты, Изновр! Я никуда и не собираюсь! — радостно воскликнула Элиса.

Она взяла его руку и стала нежно перебирать пальцы.

Задумалась. Потом сказала:

— Нехорошо вчера получилось. Так ты и ринулся в бой. Я думала, у вас до драки дойдет.

— Ох, знаешь, Элиса… — Изновр вздохнул, глаза его стали холодными. — Не дает мне проходу этот Мовсар. Можно подумать, что я виноват в его браке. Кстати, твоя карикатура была ничуть не мягче моего выступления.

— Карикатура? Но разве можно обижаться на художника, который нарисовал ее? Ведь художник не умеет разговаривать другим языком.

— Верно, Элиса. Ну а как же быть мне? Молчать?

— Нет. На собрании выступить — это одно, это нужно было, а вот дома браниться… — В доме невесты?

— Не в этом дело. Ты просто поставил себя на одну доску с Мовсаром. А это уже ни к чему. И потом Мовсар — друг моего брата. Ну зачем ты ругался с ним?..

— Да ну его… к черту!..

Элиса посмотрела на Изновра и удивилась; она считала его добрейшим человеком, а на лице его была сейчас откровенная злоба. Даже губы его дрожали.

Она не успела больше ничего ему сказать: он резко повернулся и ушел.

После этого она ждала его каждый день в течение двух недель.

Девушка тосковала, но никак не могла побороть себя, не могла пойти к Изновру и помириться с ним. И она всячески искала случайной встречи. По нескольку раз в день бегала к роднику за водой, надеясь встретить его там. Воду некуда было девать, и она выливала ее около дома.

Ходила по дому сама не своя. Спотыкалась то о веник, то о тряпку, то наталкивалась на угол шкафа. Ловила себя на том, что стала нервной. Рисовать перестала совсем.

С нежностью вспоминала встречи с Изновром. Вспомнила, как в детстве пряталась за его спину, едва появлялась на улице собака. Как бабушка Элисы рассказывала сказки ей и Изновру, который с первого класса приходил к ней в гости. Но почему-то из всех этих сказок пришла на ум самая грустная и печальная.

«Кто-то был, кого-то не было. Жила в царском дворце, стоявшем среди леса, царевна. И была она такая красивая, что за один только взгляд на нее сквозь игольное ушко платили люди золотой сах[18]. И вот в один прекрасный день посылает сын князя своих слуг, и передают они царевне его просьбу: спуститься к ручью. Да разве царевна пойдет! Утром и вечером кормила она птицу, которая прилетала к ней, садилась на ветку чинары, свисавшую в окно, и пела ей песни. Рассердился на царевну сын князя и задумал птицу ее убить. Как-то вечером собрались юноши и девушки неподалеку от дворца. И был там один пастух с кремневым ружьем. «Давай посмотрим, кто лучше стреляет», — сказал ему сын князя. Пастух дал ему свое ружье. Выстрелил сын князя раз — промахнулся, выстрелил два — мимо, три — и опять не попал. Тогда взял ружье пастух и прицелился. А птица поет себе и поет, знать не знает, что на мушке сидит. Выстрелил пастух, и упала птица на землю. Не живая упала, мертвая…»

Сколько раз в детские годы плакала Элиса, слушая эту сказку. И сейчас ей тоже хотелось плакать. Но теперь было ей жалко не только убитую птицу, а и себя. Смутная тревога овладела