Проблема наблюдателя - Песах Амнуэль

что Творец наблюдает за нами. Это величайшее противоречие и величайшая трагедия! Он может, вероятно, и не наблюдать за созданными мирами, и тогда в каждом из них человек будет жить согласно божьим законам и заповедям, неколебимым, как законы физики. Возможно, в этом случае на Земле давно наступил бы Золотой век. Но Творец — единственный Наблюдатель, и трагедия Его в том, что, наблюдая за своим творением, Он сам же делает его существование непредсказуемым и порой невыносимым. Вижу сомнение на вашем лице, молодой человек: как же так, всемогущий Господь — и не может изменить один-единственный закон природы, который сам же и создал? Но, повторяю, изменение одного закона отменяет все остальные, уничтожает человечество, уничтожает Вселенную. И потому, видя, как мир погряз в ненависти, войнах, преступлениях, Творец допускает это, вынужден допускать, как результат самого глубокого закона квантовой физики — закона о влиянии наблюдателя на состояние наблюдаемого объекта.

Дозуа замолчал. Не потому, что ему нечего было больше сказать. Розенфельд читал статью, которую профессор пересказал, и знал, что, будучи ученым, Дозуа сделал все возможные выводы из своей гипотезы. Выводы, о которых он мог говорить часами и наверняка говорил, создавая себе противников, недоброжелателей и очень немного сторонников, предпочитавших, скорее всего, высказывать свое согласие приватно. Розенфельд не видел ни одной положительной ссылки на статью Дозуа. Отрицательных, впрочем, не видел тоже. Никаких ссылок не видел. Дозуа был одинок и сейчас, ожидая от собеседника хоть какого-нибудь знака согласия.

Розенфельду осталось задать единственный вопрос, чтобы закончить беседу. Вопрос он заготовил, но задал другой. Не мог не задать.

— Значит, — сказал он, заранее зная ответ, — Катастрофа, уничтожение шести миллионов евреев…

— О! — воскликнул Дозуа и протянул руки в отстраняющем жесте. — Я читал, как богословы, в том числе еврейские, объясняют эту трагедию. Почему Господь допустил такое? Наказание за грехи? Чьи? Предков? Надеюсь, вы теперь понимаете, что и Катастрофа, и чума в Европе в средние века, выкосившая две трети населения, и геноцид индейцев здесь, в Америке, и многое, многое… Это следствие простого, но фундаментального физического закона, который никто во внимание не принимает.

Розенфельд набрал полную грудь воздуха и на одном дыхании, чтобы не дать Дозуа вклиниться, привел возражение, которое профессор и без него прекрасно знал.

— Простите, но закон о наблюдателе — квантовый закон, действует он в мире элементарных частиц, и уже на уровне атомов и молекул наблюдатель не может существенно влиять на состояние объектов наблюдения. И подавно — в макромире.

Дозуа качал головой все время, пока Розенфельд говорил, и дал ответ в ту же секунду, когда эксперт закрыл рот.

— Простите, молодой человек, но вы, как все мои оппоненты, забываете о простой вещи. Для Творца каждый из нас и даже планета наша — элементарные частицы, мельчайшие элементы Творения. Для Творца мы с вами подобны электронам и кваркам. Нет одинаковых людей, говорим мы, каждый человек — индивидуальность. Да, как и фермионы — элементарные частицы, ни одна из которых не может находиться в том же квантовом состоянии, что другая.

Розенфельд не собирался вести теологический спор. Тем более не собирался обсуждать законы квантовой физики. Он услышал то, что хотел. Нужно было закончить беседу последним, самым важным вопросом.

— Спасибо, профессор, — сказал он, — вы мне очень помогли. Я имею в виду — помогли понять дело, экспертизой которого я сейчас занимаюсь.

— Я знаю, — коротко сказал Дозуа и поднялся.

Для Розенфельда осталось неясным, что хотел сказать физик этой фразой. Он знал, каким делом занимается эксперт? Знал что-то такое, что осталось невысказанным?

— Человек, — сказал Розенфельд, поднявшись и с трудом отодвинув тяжелое кресло, — наблюдает за движением частиц. Творец наблюдает за человечеством. Вероятно, есть и промежуточные наблюдатели?

Дозуа на несколько секунд помедлил с ответом. Для него разговор был уже окончен, и вопрос выглядел лишним.

— Да, — буркнул он.

— Благодарю вас, профессор, — сказал Розенфельд и пошел к двери, чувствуя спиной внимательный и будто подталкивавший взгляд.

* * *

— Я заходил к тебе сегодня, на месте не застал, — сказал Сильверберг, отпив пиво из кружки, сбив пену и отправив в рот пару креветок. — Звонил на мобильный три раза, но аппарат был отключен в рабочее время, а это нарушение инструкции.

Розенфельд рассеянно кивнул и с недоверием посмотрел на тарелку с бифштексом. Заказал он пиццу, но подумал при этом, что с удовольствием съел бы бифштекс. Бен стал телепатом?

— Я занимался сбором материала для экспертного заключения по делу Лайона и Леонсии. Телефон отключил по причине производственной необходимости и никаких инструкций не нарушил.

— Тебя видели в университете, — заметил Сильверберг. — Ты три часа проболтал с физиками. Это ты называешь экспертизой? Завтра заседание суда, а ты занимаешься Бог знает чем…

— Точно! — воскликнул Розенфельд, отрезав большой кусок бифштекса. — Именно Бог это и знает! Я подошел к делу системно, вам, следакам, этого не понять.

Сильверберг выронил креветку, запачкал маслом рукав и пробормотал фразу, которую Розенфельд не расслышал, но принял за одобрение, а потому продолжил:

— Я говорил, что существуют два факта, принципиально противоречащих друг другу?

— Говорил, — раздраженно отозвался Сильверберг. — У Поттинга не было причин для самоубийства, и Леонсия с Лайоном не могли быть настолько непрофессиональны, чтобы…

— Да! — нетерпеливо перебил Розенфельд. — Есть другие факты? Нет. Есть возможность получить новую информацию? Нет. Какой смысл в десятый раз выслушивать объяснения Леонсии и Лайона? Это частная проблема, и, если она не решается, значит, нужно решать общую проблему, это азы.

— Пока ты будешь решать общую проблему, в чем бы она ни заключалась, Леонсию и Лайона упрячут за решетку по нелепому обвинению, которое прокурор не сможет толком обосновать, а защита не сумеет убедительно опровергнуть.

— Да я уже решил, — отмахнулся Розенфельд. — Но представить заключение я не могу, если мне не закажет экспертизу инспектор Рихтер. Ты сможешь это провернуть?

Сильверберг уронил на брючину вторую креветку и протер пятнышко салфеткой.

— Докладывай, — коротко потребовал он. — Черт, эти пятна не оттираются!

— Оттирается все, — уверенно заявил Розенфельд. — Оставь. Мэгги сделает это лучше тебя. Так ты сумеешь убедить Рихтера?

— Я с ним даже не знаком, — буркнул Сильверберг. — А суд завтра в одиннадцать. И сейчас уже вечер. Каким образом…

— Из нас двоих, — перебил Розенфельд, — только ты обладаешь способностью в любое время суток вытащить из постели — собственной или чужой — нужного человека. А Лайон — твой друг.

— В отличие от Рихтера, — пробормотал Сильверберг. — Как я смогу…

— Твои проблемы, — отмахнулся Розенфельд.

Сильверберг принялся ожесточенно доедать креветки, забывая запивать их пивом.

— Ты собирался вечером с Мэгги на