Стремление убивать - Марина Андреевна Юденич

свои представления о милом уюте! Причем, заметьте, они ведь не с неба свалились и не ограбили никого, не отняли землю. Вы сами по доброй воле и без принуждения продаете им спои наследственные гнезда, потому что иных заработков у вас больше нет! Так на кого же теперь обижаться? Если только на самих себя!

— Ты-то чему радуешься? Забыла, как бесилась намедни, когда один такой новый хозяин тебя вместе со старым «жигулем» чуть не на обочину сбросил своим «мерседесом»?

— Бесилась, конечно, потому что обидно. Но все равно я человек объективный и сейчас признаю: сама виновата. Он же мне мигал сзади, просил уступить дорогу, надо было посторониться. Нет, я, видите ли, решила с ним погоняться, ну решила — и получила…

— Ничего, ты не расстраивайся. Ты в следующий раз, как увидишь такого сзади, сразу сама съезжай на обочину, останавливайся, выбегай из машины и кланяйся низко, как раньше перед барами крепостные холопки поклоны били. Может, бросит какую кость с барского плеча…

— Оставьте! Еще классовых споров нам здесь не хватало. К тому же Лида, как это ни прискорбно, снова права. На кого нам теперь обижаться? Да и старо все это как мир. И было, тысячу раз было… Чехова хоть возьмите… Господь с ними со всеми: с новыми хозяевами, со старыми… Я сейчас о другом думаю… Если бы все было, как представляется Лиде, и Роберт действительно вернулся откуда-то и занялся продажей дома, мне кажется, он все же появился бы здесь и с кем-нибудь из нас попытался бы увидеться.

— Ну, давай будем говорить откровенно: не с кем-нибудь, а с тобой. Это — да. Это было бы, судя по твоим рассказам, вполне в его стиле. Что бы там ни происходило с человеком в жизни, а то, что заложено в юности, нет-нет да и проступает через панцирь нажитого. Тем более теперь, если, по-Лидиному, он вроде как победитель — богатый наследник, можно сказать, миллионер. Но ведь он не появлялся у тебя? Сейчас-то ты ничего не скрываешь?

— Нет, честное слово, не появлялся. И мне это странно…

— Погоди, может, еще объявится. На белом «мерседесе» и с букетом алых роз. Или наоборот: «мерседес» будет алым, как паруса у Грина, а розы — белыми… Как тебе такой сюжет?

— Оставь, Лида, что же ты никак не уймешься…

— Простите, Вера, а вы не знаете, случаем: в какой лечебнице находилась эта несчастная женщина? Софья Андреевна, если я правильно запомнил ее имя… — Вопрос прозвучал негромко, но все снова на некоторое время застыли, как после первого признания Веры.

* * *

Казалось, они напрочь забыли о том, что в их не слишком дружной, но явно стародавней компании случайно затерялся практически посторонний человек.

Теперь, обнаружив его присутствие в темной комнате, пронизанной сырой прохладой и седым, уже предрассветным туманом, все отчего-то сильно испугались и даже замерли на время, не в силах совладать со своим внезапным страхом.

Словно в сизых клубах тумана, потревоженные чужим голосом, вдруг явились им зыбкие тени призраков — свидетелей и участников давно минувшей трагедии.

ТАТЬЯНА

Череда последующих событий слилась для Татьяны в сплошную цепь унижений, пережить которые она сумела лишь потому, что долгое время находилась в состоянии глубочайшего шока. Пребывая в этом состоянии, она действовала как во сне, тупо отвечая на чьи-то вопросы, заполняя какие-то бумаги, куда-то шла, ехала на метро, заходила в какие-то кабинеты.

Она немного пришла в себя лишь спустя месяц, а то и больше и с удивлением, медленно перетекающим в ужас, обнаружила, что живет в грязной прокуренной комнате рабочего общежития.

Оказалось, что неудачливая абитуриентка Татьяна Снежинская была спешно устроена на работу, дающую право на временную московскую прописку и место в общежитии. Напуганная провалом дочери, а более того перспективой ее водворения в их со Степой укромную норку, мать проявила чудеса оперативности, и в кратчайшие сроки Татьяна оказалась сотрудницей Московского почтамта. По мнению матери, это было много приличнее (по крайней мере звучало благозвучнее), чем работа на стройке или на конвейере одного из промышленных гигантов. Пребывающая в ступоре Татьяна безропотно с ней согласилась.

Однако, начав более или менее адекватно воспринимать окружающую действительность, Татьяна до конца так и не сумела стряхнуть с себя пелену внезапного затмения, вмиг ослепившего подле проклятого списка, в котором оказалось целых пять Соколовых, но не нашлось места для одной Снежинской. По крайней мере еще довольно долго она видела себя как бы со стороны и, надо сказать, не всегда узнавала.

Тогда ей казалось, что настоящая Татьяна Снежинская, соляным столбом застывшая посреди университетского двора, там навеки и осталась. Оттуда, из своего остановившегося времени, с некоторым изумлением наблюдает она теперь за странным существом, носящим ее имя и даже слегка на нее похожим.

Облаченное в выцветший и сильно потрепанный сатиновый халат, существо это тупо плетется на работу в огромный цех, перегороженный замысловатыми баррикадами, сложенными из тысяч посылочных ящиков, узлов, тюков и коробок. Баррикады высоки и неприступны, опасно нависая над головами людей, они затмевают собой даже мертвый голубоватый свет, струящийся с грязного потолка.

Душно. Пыльно. Пахнет расплавленным сургучом, гниющими в посылках фруктами, пбтом множества людских тел, разгоряченных тяжелой физической работой.

Сквозь это сумрачное пространство, отчаянно громыхая и скрежеща, ползут черные ленты транспортеров. Они пронизывают цех насквозь и скрываются в небольших люках, зияющих вдоль грязных стен, как страшные темные провалы. Это окна, выходящие на улицу и распахнутые в любую погоду, оттого зимой в них струится пробирающий до костей холод, а летом полыхает удушливая жара.

Бесконечной чередой подкатывают к окнам доверху груженные почтовые машины, собравшие посылочный оброк с почтовых отделений огромного города. Вечно алые, невыспавшисся или не похмелившиеся после тяжелого запоя мужики остервенело швыряют посылки на угрюмую ленту транспортера.

Существа в выцветших халатах, бесформенных телогрейках, стоптанной обуви непонятного первоначального назначения быстро подхватывают ящики и составляют из них грозные баррикады, что смыкаются над их головами, норовя обрушиться при каждом неловком движении. Тяжеленные ящики и тюки приходится закидывать высоко над головой, на самую вершину баррикады, потому что места в огромном цехе все равно не хватает и необходимо экономить отведенное пространство. Разгрузив таким образом машину, существо едва успевает перевести дух, как к другому черному провалу подкатывает новая, на сей раз пустая, почтовая машина, которую теперь необходимо быстро загрузить, чтобы отобранные посылки вовремя попали на вокзал, к ожидающему их почтовому поезду.

Фрагмент баррикады спешно разбирается, пудовые ящики и тюки, набитые чужим добром, летят на