Стремление убивать - Марина Андреевна Юденич

если помните, в самом начале я как раз говорил, что применительно к современному человеку методы дистанционного воздействия только отрабатываются. Что же касается психотропного воздействия при помощи достижений электроники, химии, биологии и даже генетики, то это отдельный разговор. Здесь результаты, разумеется, гораздо более ощутимы, но…

— Что-о? — быстро и как-то тревожно откликнулась Вера.

— Но я не принадлежу к числу тех специалистов, которые, скажем так, без крайней необходимости применяют эти достижения в повседневной практике.

— Интересно почему? Ведь важен в конечном итоге результат. Или я не прав?

— Не совсем правы. Результат, конечно, важен, но при общении с такой тонкой субстанцией, как человеческая душа, мне, например, более импонирует работа, что называется, голыми руками. Так честнее, что ли… И безопаснее, надо сказать.

— И еще хочется почувствовать себя немного Богом? — Это снова отозвалась Вера, и он не без едва уловимого раздражения подумал: «Черт побери, смиренница-то оказалась провидицей». Но воли эмоции не дал.

— Что ж, можно, наверное, сделать и такой вывод. — Голос его был грустен. Дескать, вы вправе понять меня и таким образом, но, видит Бог, это не так, и потому мне слегка обидно.

— Но это неверный вывод?

— Неверный. Когда перед тобой, а точнее, в твоих руках — кровоточащая, корчащаяся от боли душа, которой ты можешь помочь, меньше всего размышляешь о том, на кого ты похож в эту минуту: на Бога, на дьявола, на обычного лекаря. Эдак ведь и хирурга можно обвинить в соперничестве с Создателем. Да и любого целителя: телесного ли, душевного ли. Всякий в той или иной степени пытается спорить с провидением. Не так ли?

— Так, разумеется. И я вовсе не хотела вас обидеть. Простите, если это случилось. Просто вы говорили как-то очень уж рельефно, я почти увидела: душу — руками… И сразу же — аналогия с Господом… Простите.

— Да не за что мне вас прощать. Все вы расслышали и поняли правильно, только вот вывод… Руками — это не от желания уподобиться Создателю, скорее, напротив, из величайшего трепета перед его главным творением.

— Да, да, спасибо, теперь я, мне кажется, поняла вас. Еще раз простите.

— Еще раз — не за что.

— И все же, простите уж, что вторгаюсь в ваш диалог, исполненный высокого смысла, применительно к нашей истории ваша модная наука, что же, совсем бессильна?

— Отчего же? Но если мы переходим в плоскость практического применения моих знаний, соблаговолите сформулировать более точно вопросы, на которые вы бы хотели получить ответы.

— О, это очень просто. Ну, например, вы допускаете, что Вера могла видеть призрак Лены?

— Не очень-то ты корректен, почти как Лида.

— Я, между прочим, молчу уже довольно долго, можно в этой связи оставить меня в покое?!

— Можно, можно… Замолкаю и я.

— Ну хорошо, раз вы все такие чувствительные, вопрос снимается.

— Нет, погодите, ничего обидного для меня в этом вопросе нет. Мне самой безумно интересно: что же это было на самом деле? Плод моего больного воображения? Или? Или — что? Вот правда, вы могли бы ответить на этот вопрос?

— Мог бы. И отвечу, пожалуй, хотя этот ответ большинство из вас вряд ли сможет принять безоговорочно. Опять же в силу того обстоятельства, что все мы отравлены скептицизмом цивилизации.

А ответ мой будет такой: да, допускаю.

Или, если отвечать вам, Вера: нет, вероятнее всего — это не плод вашего воображения.

Природа явления, которое вам довелось наблюдать, довольно сложна и мало изучена с точки зрения современных научных знаний, хотя само по себе оно наблюдается с глубокой древности. Вдумайтесь хотя бы в это: разделенные непреодолимыми по тем временам расстояниями, расовыми, религиозными, социальными и прочая, прочая, прочая… отличиями, разные народы в разное время неизменно и очень похоже рассказывали в своих легендах о душах, которые после физической смерти тела не смогли обрести покоя. И бродили несчастные, не успокоенные под луной, наводя ужас на живых.

Что же, все одновременно лгали? Или заблуждались? Или подвержены были какому-то фантому, вечно длящемуся в пространстве и во времени? Вряд ли.

Значит, явление это имеет место быть.

— И как вы лично можете его объяснить?

— Гипотетически. Только гипотетически.

— Так объясните же! Прямо сейчас. Пусть и птотстичсски. Нам — непосвященным и необразованным в этих вопросах — всяко-разно будет интересно.

— Извольте.

Он начал говорить.

И никто не заметил, что мрак в комнате медленно рассеялся. Густая темень вроде бы изнутри наполнилась едва различимой синевой, с каждой минутой проступающей более отчетливо.

Очень скоро в темно-синем сумраке проступили очертания предметов и контуры людских фигур.

Синева все светлела, словно кто-то не спеша подмешивал на палитру малые порции белил. Потом в синеву добавили, вроде бы случайно, немного розовой краски. И малая капля ее начала неуклонно растекаться, тесня господство синего и создавая тот неповторимый оттенок небес, который только и можно наблюдать в короткие мгновения на исходе ночи.

АНДРЕЙ

Следующий год Андрей прожил в лихорадке, охватившей его в ту минуту, когда откровенно и беззастенчиво бросила она свое короткое «Ну!».

Он был все еще пьян от страсти, потому что ни одна женщина доселе не дарила ему такого наслаждения, впрочем, женщин в его жизни было не так уж много.

Что же касаемо любви или даже влюбленности — теперь, по прошествии года, Андрей не мог сказать ничего определенного. Дарья сама вытравила из его сознания мысли, которые, конечно же, рождались в пылу страсти, но были импульсивны, сумбурны, требовали словесной пищи, питающей чувства более близости телесной. Ибо только долгие, осторожные и трепетные беседы могут обратить бессвязный любовный лепет в гармоничные формы высоких истин, которые после радостно приемлет сознание.

Дарья разговоров о любви не выносила.

Случись ему завести речь о своих чувствах или удариться в романтические воспоминания, которые долго удерживали его в плену странных ассоциаций, обрывала немедленно. И сразу же становилась злой, колючей, старалась обидеть, сказав что-нибудь особенно гадкое, на что была мастерица.

Однажды, после очередной семейной истерики, которые ему систематически закатывали теперь родители, объединившиеся с женой в тупом, почти что классовом неприятии его теперешнего образа жизни, да и вообще его, теперешнего, Андрей, в который уже раз хлопнув дверью, поздно ночью приехал к Дарье.

В темноте спальни он долго наблюдал за мерцающей точкой ее сигареты, говоря о чем-то отвлеченном, и неожиданно предложил:

— Выходи за меня замуж!

Она засмеялась, правда, не зло, а отсмеявшись, сказала неожиданно ласково:

— Смешной дурачок!

— Почему? — искренне удивился он, неожиданно поймав себя на том, что всего лишь удивлен,