Стремление убивать - Марина Андреевна Юденич

Однажды утром, небрежно подхватив двумя пальцами трубку звонившего телефона, Андрей в очередной раз обомлел, заслышав звуки тихого голоса.

Как всегда подчеркнуто вежливо, Потемкин приглашал его зайти, желательно прямо сейчас.

На ватных ногах Андрей переступил порог страшного кабинета уже через пять минут после звонка, хотя ему казалось, что дорога в райком партии отняла добрую половину жизни.

Потемкин, однако, явно и необъяснимо демонстрировал сегодня свое расположение: он встал навстречу Андрею и, выйдя из-за своего массивного стола, неожиданно занял одно из двух мест за маленьким приставным столиком, предназначенным для посетителей, устроившись, таким образом, напротив Андрея и очень близко к нему. Это была честь, которой удостаивались немногие, и первая странность в поведении Крысы.

Вторая заключалась в том, что впервые за годы их общения он обратился к Андрею по имени и на ты, что было максимальным проявлением симпатии, на которое хозяин кабинета был способен.

— Сколько тебе лет, Андрей? — вкрадчиво поинтересовался заворг, хотя Андрей ни минуты не сомневался, что накануне разговора тот внимательнейшим образом перечитал его личное дело.

— Двадцать восемь, Валентин Валентинович.

По серым губам пробежало подобие бледной улыбки.

— Ты ведь, наверное, думаешь, что это много?

— Я не… знаю. Вернее… да, Валентин Валентинович, много. — Он опять не мог связать двух слов в предложении, но Потемкин этого вроде не заметил, продолжая в мягком, почти дружеском тоне:

— Много, Андрей. А с другой стороны, чертовски мало… Мне бы твои двадцать восемь… Ну ладно. Не догадываешься, зачем я тебя позвал?

— Нет… Не совсем, то есть… не догадываюсь. Нет.

— Напрасно. Ты, как и я, — заворг, должен знать, что главное наше дело — подбор кадров, которые, как известно… Далее по тексту. Ну что, и теперь не догадываешься?

— Догадываюсь. — Андрей вдруг нашел в себе силы ответить четко и односложно, и с этой минуты словно что-то перевернулось в нем: он больше не боялся Крысу или почти не боялся, потому что действительно догадался, зачем вызван.

Догадка была сумасшедшей или по крайней мере безумно дерзкой.

Но похоже, сама судьба поспешила послать знак, подтверждающий ее справедливость, потому что в следующую минуту произошло небывалое: Потемкин негромко, но явственно рассмеялся и, перегнувшись через столик, слабо хлопнул Андрея по плечу вялой бледно-серой рукой:

— Молодец, старик! Вижу, что мы столкуемся!

Андрей провел в кабинете Крысы более двух часов, и весть об этом, конечно же, немедленно разнеслась по кабинетам обоих райкомов, вызвав шквал пересудов, которые не сразу и не безоговорочно, но все же слились в итоге в единое мнение.

Конечно, в это трудно было поверить, но, по существу, это было единственным более или менее правдоподобным объяснением феномена, происходящего у всех на глазах.

Рабочий день был в разгаре, но в райкоме комсомола царила такая тишина, словно все сотрудники, заблудившись во времени, «ушли на фронт».

Дарья Дмитриевна закрылась в кабинете и на телефонные звонки не отвечала.

Она встретила Андрея внешне спокойно, но отдающая в синеву бледность неживым пугающим налетом легла на лицо, а глаза обметали густые синие тени, словно Дарья вдруг решила проделать с собой то, чего не допускала никогда: ярко, неумело накраситься.

— Ну? — Звук был тот же, но ничего даже отдаленно напоминающего бесстыдный вопрос, ровно три года назад брошенный ему в лицо, как дуэльная перчатка, в нем не было.

— Мне предложили баллотироваться на пост первого секретаря.

— И? — Дарья любила отрывистые вопросы-междометия. Они, как правило, обескураживали собеседника, кинжальной резкостью сразу же выбивая из седла. Но сейчас все было наоборот: короткие звуки только подчеркивали внезапно проступившую слабость. Похоже было, что у нее просто не хватает сил произнести целое слово.

— Я согласился.

— Вот как?

— Послушай, Дашка. — Он впервые назвал ее Дашкой в стенах кабинета, и она встрепенулась было, ринулась разнести наглеца в пух и прах, но тут же осеклась, споткнувшись о собственное бессилие, теперь уже совершенно очевидное. А он продолжал: — Ты должна меня понять. Вопрос о твоей отставке — дело решенное, сопротивляться — глупо и бесполезно. Ты уже нажила лишних врагов своим норовом, но сейчас все же есть мнение отправить тебя на учебу в высшую партийную школу. Начнешь буйствовать — откажут и в этом. Куда ты тогда денешься? И главное! Откажись я сегодня, через час Валентин выдал бы десяток других кандидатов…

— Валентин? — тускло переспросила Дарья.

— Ну да, Валентин Валентинович, разумеется… Так вот…

— Хорошо. — Она перебила его тем же ровным голосом, словно болезнь человека-крысы внезапно оказалась заразной и каким-то образом добралась до нее, растворив все оттенки голоса в тусклом сером шелесте. — Хорошо. Можешь не продолжать, потому что то, чему тебя сегодня научил… Валентин, мне известно уже очень давно. Ты даже представить себе не можешь, сколько раз я говорила точно такие же слова разным людям… Так что не трудись. Ты прав. Вернее, он прав… — Она поднялась из-за стола и медленно пошла прочь, сосредоточенно глядя прямо перед собой.

— Даша, можно я приеду к тебе?

— Что?

— Я могу приехать к тебе?

— Приехать? Да, конечно, можешь. А почему бы нет?

Андрей нашел время и силы поехать к ней только спустя десять дней, хотя думал об этом почти ежедневно.

Времени действительно не было, потому что Потемкин задался целью подготовить пленум райкома комсомола в рекордные сроки — за две недели.

Пленуму предстояло освободить Дарью Дмитриевну Чернышеву от должности первого секретаря в связи с направлением на учебу, а Андрея Анатольевича Сазонова на эту же должность избрать, что само по себе было делом получаса, не более.

Остального времени едва-едва хватало Андрею на то, чтобы пройти все необходимые согласования и утверждения в многочисленных инстанциях. Это уже была задача не из легких.

Но Потемкин не привык отменять своих решений, и Андрей вертелся как белка в колесе.

Сил, однако, у него было предостаточно, все эти дни он жил в состоянии лихорадочного подъема, переполненный такой кипучей энергией, что ее вполне хватило бы на организацию еще трех пленумов по меньшей мере.

Для встречи с Дарьей, однако, требовались силы совсем иного рода, чем те, что шли на претворение в жизнь плана Крысы. Они залегали в отдельных пластах души, глубинных, потаенных. И суетная, пьянящая буйным восторгом победившего варвара радость, в которую Андрей погружался немедленно, стоило только на минуту остаться одному, была туда плохим проводником.

Ко всему прочему, он суеверно боялся встречи с Дарьей, пока его кандидатура не будет утверждена в главных инстанциях, от решения которых, а вовсе не от голосования на