Стремление убивать - Марина Андреевна Юденич

пленуме, зависела на самом деле дальнейшая судьба. Боялся, что гнетущая сила ее горя спугнет дерзкую молодую подружку-удачу, в преданности которой Андрей был еще не очень уверен, а то и вовсе раздавит ее свинцовой тяжестью.

Он решился только в тот день, когда прошел собеседование в горкоме партии.

Это была последняя, высшая ступень, перешагнув которую можно было не сомневаться в исходе.

Оказалось, что все не так уж страшно и Дарья держится намного лучше, чем представлялось Андрею, когда саднящее чувство собственной вины вдруг начинало слабо царапать душу когтистой лапкой.

В конце концов они даже выпили шампанского, и, охмелев от одного бокала — сказалось нервное напряжение последнего, решающего дня! — он вдруг снова обнаружил в своей душе и нежность, и восторг, и даже прежнюю страсть. Она же просто уступила ему, а потом долго молча курила. И, наблюдая по привычке за яркой точкой сигареты, парящей в густом сумраке спальни, Андрей заснул.

Утро исполнено было неловкости.

Впервые он спешил покинуть ее дои, стремясь быстрее погрузиться в грядущий день, от которого ждал многих радостей и приятных открытий. Их он делал теперь ежедневно, вживаясь, как в новую кожу, в новый свой образ.

И она впервые, провожая его, оставалась дома, и потому не было никакой нужды облачаться в привычный панцирь — строгий деловой костюм, — вставать на высокие тонкие каблуки.

Чужой и не очень приятной незнакомкой показалась новая утренняя Дарья, босая, непричесанная, в халате, небрежно наброшенном на обнаженное тело, отчего сразу стала заметна разница в возрасте, которой никогда не замечал Андрей прежде.

Однако, видимо, именно ей следовало сказать спасибо за то, что когтистая лапка вины нежданно-негаданно угомонилась.

В машине по дороге в райком Андрей еще раз внимательно прислушался к себе: душа была светла и покойна.

Спустя несколько часов заведующая протокольным сектором заглянула в его новый кабинет:

— Подскажи, пожалуйста, номер твоего партийного билета или, если доверяешь, дай мне его на пять минут. Нужно для протокола.

— Зачэм обижаешь, да? Пачэму нэ доверяю, да? — Андрей дурачился, изображая кавказский акцент.

Он потянулся было к сейфу, но тут же вспомнил, что после вчерашнего посещения горкома партии билет остался в кармане пиджака.

Мрачное серое здание на Старой площади партийные вожди облюбовали с незапамятных времен, но и теперь, блюдя верность традиции, сюда пускали только по предъявлении партийного билета.

Небольшой прямоугольник красного картона был возведен коммунистической пропагандой в ранг предмета культового, символического, ставшего фетишем для миллионов людей, которые не считали безумием пожертвовать ради него жизнью или отравить на плаху родную мать, жену и ближайшего друга.

Времена, конечно, менялись, но и тогда, на исходе восемьдесят девятого года, партийный билет оставался в числе главных святынь разваливающейся империи, а его утрата, как и прежде, считалась одним из наиболее страшных преступлений перед партией и сурово каралась.

Впрочем, эти мысли посетили Андрея много позже, когда кошмар пережитого несколько подернулся дымкой времени и к нему начала медленно возвращаться способность размышлять.

Тогда же он в панике метался по кабинету, бесчисленное множество раз переворачивая вверх дном содержимое сейфа, ящиков, шкафов, и, не обнаружив пропажи, снова хватался за пиджак, обшаривая карманы и зачем-то прощупывая подкладку.

Уже несколько раз обыскали машину: вынули сиденья и полностью перетрясли салон.

Уже подняли ковер в кабинете и отодвинули массивный стол, заглянули под шкафы и за деревянные панели.

Всем было понятно, что в стенах райкома партийного билета нет, но Андрей отказывался в это верить, с упорством маньяка открывая ящики и перекладывая с места на место одни и те же предметы.

Потом, совершенно уже обезумев, он устроил обыск дома, с тем же маниакальным тщанием осмотрев, и не по одному разу, каждый его уголок, включая комнату родителей, в которую последние годы даже не заглядывал.

Состояние его на тот момент было уже очень близким к помешательству.

В мозгу бесконечной чередой проплывали картинки-видения: столы, яшики, тумбочки, сейфы и снова столы, ящики… В какой-то момент сознание озаряла ослепительная вспышка: Андрею казалось, что один из ящиков обыскан недостаточно тщательно, а именно в нем под глянцевой папкой или толстой книгой, которую он не только отчетливо видел перед глазами, но и явственно представлял на ощупь, лежит билет.

Бред мутной пеленой затягивал действительность, и откуда ни возьмись являлось вдруг насквозь фальшивое воспоминание, воспроизводящее с дьявольской изощренностью обстоятельства, при которых он именно туда положил сокровище, фатально позабыв об этом.

Андрей вскакивал, намереваясь немедленно возобновить поиски, окрыленный и почти уверенный в успехе.

Тогда подавала голос малая частица сознания, хранящая остатки рассудка. Она твердила все одно и то же, и в минуты просветления Андрей с ужасом почти животным понимал, что она права.

В одну из таких минут он позвонил Дарье.

Стояла уже глубокая ночь, но она сняла трубку тотчас, словно сидела у телефона, ожидая его звонка.

— У меня? Нет. Я бы заметила. После твоего ухода я убирала квартиру. — Известие о беде Андрея было воспринято невозмутимо, без тени сочувствия.

— Но позволь я все-таки приеду! Посмотрим вместе еще раз…

— Конечно, приезжай. Ищи. Но должна предупредить тебя сразу: напрасно потратишь время.

Андрей положил трубку не простившись.

Здоровая часть сознания в этот момент была услышана, и он с потрясающей ясностью понял наконец, что произошло.

Пленум райкома состоялся точно в назначенный срок.

Вопреки ожиданиям многих Дарья Чернышева, которой предстояло в этот день сложить свои полномочия, на нем присутствовала. Немного осунувшаяся, но подтянутая и невозмутимая, как всегда, в неизменном строгом костюме, она сидела в президиуме рядом с заведующим организационным отделом райкома партии Валентином Валентиновичем Потемкиным и, тихо переговариваясь с ним, даже несколько раз чему-то рассмеялась. В своем выступлении он говорил о ней очень тепло, благодарил за годы плодотворной работы, а в конце, совсем уж расчувствовавшись, преподнес огромный букет белых роз и расцеловал. Невысокий кряжистый парень, бывший офицер-пограничник, орденоносец и в прошлом известный спортсмен, только что избранный новым секретарем райкома, наблюдал эту сцену со сдержанной улыбкой.

А спустя еще две недели бюро районного комитета партии рассматривало персональное дело коммуниста Сазонова, утратившего свой партийный билет при невыясненных обстоятельствах.

— Скажите. Сазонов. — прошелестел, обращаясь к нему, маленький серый человек, — а может, вы сознательно решили покинуть ряды партии, поддавшись на провокации всяких крикунов и щелкоперов? И историю с потерей билета просто придумали, побоявшись сказать товарищам правду? У меня отчего-то складывается именно такое мнение. Как-то все путано и невразумительно в ваших объяснениях, на мой взгляд, от начала до конца лживых…

Решение об исключении Сазонова из партии было принято