Стремление убивать - Марина Андреевна Юденич

Тропинка, на которую они вступили, покинув уютные салоны машин, довольно долго петляла между деревьями. Лес вплотную подступал к ней с обеих сторон, черный, непроглядный, наполненный шелестом листвы, шумом дождя и еще какими-то таинственными, пугающими звуками.

Прогулка, хоть и была коротка, гостей заметно страшила: они шли нервно, торопливо, стремясь быстрее достичь освещенного крыльца, надеясь, скорее на подсознательном уровне, нежели рассудочно, укрыться за стенами дома от смутного чувства опасности.

Надежды, однако, были напрасны.

Этот дом по определению не мог защитить от страха, тем более такого, лишенного внятных контуров, беспричинного, но оттого еще более сильного. Ибо именно дом, а вовсе не черный лес, терзаемый непогодой, был главным источником гнетущей тревоги, тяжких предчувствий и ледяного, тоскливого ужаса.

Гости, а особенно женщины, ощутили это немедленно, едва только переступили его порог. Одна из них, высокая, стройная блондинка редкой, изысканной красоты, даже сильно вздрогнула и замерла в испуге, не смея следовать в глубь странного дома, будто в полумраке просторного холла привиделось ей что-то, устрашившее душу и сковавшее тело.

Но темный холл был пуст, так по крайней мере показалось сначала. И потому когда откуда-то из таинственного полумрака раздался вдруг человеческий голос, вздрогнули и попятились к выходу уже все.

— Плохая погода, очень плохая погода, — произнес голос, и понемногу из множества теней, населявших мрачный холл, начала проступать, обретая реальные очертания, фигура высокого сутулого старика, вышедшего навстречу пришельцам.

— Плохая, — немедленно согласился с ним хозяин дома, замыкавший шествие. — Мы промокли и устали. Приготовь нам горячего чаю, Борис. Проходите, — дружелюбно обратился он к гостям и, видя, что те все еще пребывают в нерешительности, успокаивающе добавил: — Не пугайтесь Бориса. Это мой давний… друг… — Произнося это, хозяин слегка запнулся, и всем сразу стало ясно, что дело обстоит не совсем так. — И хранитель дома.

Они перешли в гостиную, такую же просторную, но слабо освещенную и оттого мрачную, как и холл.

Впрочем, более всего угнетало взор то неожиданное и заметное обстоятельство, что вся мебель здесь была задрапирована белыми полотняными чехлами. Отчего немедленно рождалось ощущение, что дом покинут истинными хозяевами в незапамятные времена, когда существовал этот бережливый обычай — укутывать дорогую мебель, как саваном, белой материей. Современным людям он был знаком разве что по произведениям кинематографистов, последние же прибегали к этому приему, если хотели особо подчеркнуть, что человеческое жилище давно оставлено, забыто, запушено. Причины этого запустения, как правило, оказывались самыми трагичными, а то и откровенно мистическими, исполненными леденящего ужаса.

Возможно, высокая красавица первой уловила эту ассоциацию, возможно же, что нервы ее были напряжены более, чем у всех прочих, но вопрос, который наверняка пришел в голову каждому, задала именно она:

— Пресвятая Мадонна! Да живете ли вы здесь, мессир?

— Конечно, живу. Неужто я стал бы приглашать вас в чужое жилище? Просто дом очень велик, мне одному достаточно нескольких комнат на втором этаже: спальни, кабинета, библиотеки. Борис хозяйничает на первом — в кухне, столовой, его комната тоже расположена здесь, но в гостиную ни он, ни я практически не забредаем. И мебель, и чехлы достались мне от бывших хозяев, но я счел, что это очень симпатично и как нельзя более соответствует общему стилю этого выдающегося дома. И оставил все, как было. Впрочем, Борис сейчас распакует диваны и кресла, и вы увидите: здесь очень даже уютно. И еще, Юлия, я же просил вас не называть меня мессиром: звучит неестественно, фальшиво, как в цирке. И даже обидно, если хотите. Я же не фокусник, я ученый.

— А вы полагаете, что господин Воланд у господина Булгакова был всего лишь фокусником?

— Трудно распознать, что там мерещилось больному воображению господина Булгакова. И оставим, пожалуй, эту тему, я не дока в литературных спорах.

Борис между тем, неожиданно для своего возраста быстро и ловко, распеленал мебель, и гостиная предстала перед ними если не слишком уютной, на чем настаивал Хозяин, то вполне респектабельной.

Вспыхнула под потолком старинная люстра из тусклой бронзы и дымчатого хрусталя, разлился по комнате неяркий желтоватый свет. Массивные старинные кресла и диваны вполне любезно приглашали в свои глубокие, мягкие недра. Темный громоздкий буфет был скорее похож на древний рыцарский замок, выполненный в миниатюре: так обильно был украшен стройными башенками, сложными арками-переходами и резными дверцами-воротами и воротцами. Но и он демонстрировал гостеприимство, открывая взыскательному взгляду целую батарею бутылок с яркими этикетками и стройные ряды тяжелых хрустальных рюмок и бокалов. Два тяжелых, под стать буфету, комода черного дерева были уставлены старинной серебряной посудой: кувшинами, вазами, кубками.

На них с холодным, надменным безразличием взирали две знатные дамы, чьи изысканные наряды говорили о том, что обе жили на этой земле в давние времена: в самом начале XIX века. Массивные полотна в древних, искусно вызолоченных рамах венчали пространство над каждым из комодов.

Красавица, которой, казалось, до всего было дело, немедленно заинтересовалась портретами и внимательно разглядывала их поочередно, переходя от одного комода к другому.

— Вам нравится? — полюбопытствовал Хозяин, скорее для того, чтобы непринужденной беседой растопить ледок опаски, который сковал чувства гостей еще на пороге, да так и не растаял доселе, нежели всерьез интересуясь ее мнением.

— Да, безусловно, очень хорошая живопись. Вот.

— Что же?

— Меня почему-то не оставляет ощущение, что здесь они не совсем на месте.

— Не на месте, — неожиданным эхом отозвался Борис, появившийся в дверях гостиной с подносом, уставленным чайной посудой. И это неожиданное вмешательство опять напугало красавицу: она снова вздрогнула и совершенно беспомощно, словно в поисках защиты, взглянула на Хозяина. Ничего этого Борис не заметил и так же отрешенно, как и то немногое, что успел произнести прежде, продолжил: — Здесь не на месте. У них другое место. Я тоже знаю, я говорил…

— Довольно, Борис. Ты снова говоришь загадками, люди тебя боятся. Оставь чай и иди к себе. Ты устал. — В голосе Хозяина отчетливо сквозило раздражение. Но приказ был отдан уверенно, без малейшего сомнения в том, что немедленно будет исполнен.

— Я устал, — послушно согласился Борис. Аккуратно поставил поднос на круглый столик возле одного из кресел и, не глядя ни на кого, бесшумно, словно не шел, а плыл над тонким ковром, устилающим пол гостиной, вышел.

— Кто это? — впервые за все время подал голос один из мужчин, высокий, подтянутый блондин неопределенного возраста. Он был одет в неброский, но безукоризненно сидящий и уже по одной этой примете очень дорогой костюм.

— Один из