Стремление убивать - Марина Андреевна Юденич

черную ленту. Мужик изрыгает ругательства, ему кажется, что посылок отгружено меньше, чем указано в бумагах, существо пытается доказать обратное: надрываясь под тяжестью ящиков, оно все же скрупулезно их считало.

А из другого окна-проема раздается зычный рык следующего палача: новая партия посылок должна быть немедленно разоружена, посчитана и составлена в несокрушимую стену баррикады.

Так продолжается двенадцать часов кряду, с коротким перерывом на обед.

Потом обморочный, похожий на смерть сон, во время которого руки все равно судорожно дергаются, словно подхватывая на лету бесконечные ящики, а губы беззвучно шевелятся, затравленно их считая.

Впрочем, выспаться удается далеко не всегда: соседки по комнате любят принимать гостей, а шумные грузчики и хмурые водители почтовых машин иногда не прочь расслабиться — портвейн льется рекой.

Тогда существо торопливо одевается и уходит бродить по городу.

Впрочем, прогулки эти не всегда бывают вынужденными. Иногда, в выходные дни, существо идет гулять по собственной воле.

Иногда оно отправляется в кино или даже в театр, и случается, что попадает на счастливый «лишний билетик».

Бывает, что оно позволяет себе посидеть в «Шоколаднице» на Октябрьской площади, отстояв перед тем изрядную очередь, или съесть порцию восхитительно красивого мороженого в кафе «Космос» на улице Горького.

Именно во время этих прогулок происходит воссоединение.

Татьяна Снежинская, вырвавшись из своего оцепенения, сливается со странным существом и всей силой своего убеждения обрушивается на его голову, требуя немедленно и самым решительным образом взяться за подготовку к экзаменам.

Существо испуганно хватается за учебники, пылящиеся на книжной полке… но наступает время очередной смены. Проведя двенадцать часов в душном застенке, перетаскав сотни неподъемных ящиков, обессиленно валится на узкую койку, отворачивается лицом к стене и молит Бога только об одной милости: нескольких часах спокойного сна.

Так прошел год.

С матерью она виделась редко, бабушке регулярно писала длинные успокаивающие письма, лживые от начала до конца.

Потерпев неудачу во второй раз, Татьяна окончательно пришла в себя.

Ступора больше не было, и она судорожно плакала всю ночь, зажимая в зубах подушку, чтобы рыданиями своими не потревожить соседок.

Второй год добровольной каторги дался лете.

Случилось чудо, которое иногда демонстрируют представители рода человеческого, выживая в условиях, заведомо для того не пригодных.

Татьяна несколько освоилась в своем посылочном аду, научилась отключаться от изнурительного процесса. Теперь, стаскивая пудовые ящики с громыхающей ленты транспортера и сноровисто складывая их в бесконечную стену баррикады, она могла мысленно читать стихи или придумывать очередной сценарий своих грез. Работали тело, автоматически, в строго определенной последовательности выполняя серию заученных движений, и какая-то малая часть сознания, холодно и тупо ведущая посылкам счет, большая же его часть оставалась свободной и могла функционировать самостоятельно. Автоматизм процессов был доведен едва ли не до совершенства, и однажды Татьяна поймала себя на том, что методично считает яблоки, которые продавщица в овощном магазине бросает в яркую миску на весах.

Но как бы там ни было, работа уже не отнимала у нее всех физических и душевных сил, как прежде.

Она неожиданно полюбила долгие пешие прогулки после изнурительной ночной смены.

Город только вступал в будний свой день, с раннего утра задавая его стремительный, безостановочный темп.

Улица Кирова, по которой неспешно шла Татьяна, направляясь к центру, была полна людей, бодрых, энергичных и каких-то немного механических, словно с утра кто-то старательно завел их, как заводят часы.

Татьяна продиралась сквозь плотный строй оловянных солдатиков, каждый из которых дисциплинированно спешил заступить на свою вахту, наслаждаясь чувством собственной, пусть и короткой, свободы.

Потом она с удовольствием завтракала парой бутербродов с тонкими ломтиками нежно-розовой вареной колбасы, запивая их обжигающим сладким кофе с молоком из тяжелого граненого стакана. И то и другое исправно выдавал за малые деньги автомат в кафетерии большого гастронома на Лубянке, тогда еще Носящей совсем другое имя. Всей Москве он был известен как «Сороковой» и пользовался особой популярностью у гостей столицы: здесь ежедневно «выбрасывали» какой-нибудь гастрономический дефицит — копченую колбасу или красную рыбу.

Однажды, выходя из дверей гастронома, Татьяна поскользнулась на ступеньке и, не сумев сохранить равновесие, упала на одно колено, рассадив его о холодный шершавый гранит.

В ту же минуту она ощутила, что кто-то ловко и сильно подхватил ее под локоть, и, обернувшись, встретилась с соболезнующим взглядом внимательных светлых глаз.

Мужчина был еще довольно молод, однако густая русая шевелюра уже заметно серебрилась сединой. Лицо у незнакомца было самое заурядное, но пронзительные серые глаза и резко очерченные тонкие губы создавали ощущение внутренней силы. Одет он был в модную, мышиного цвета дубленку, из-под которой выглядывал уголок ослепительно белой сорочки, туго перехваченной у ворота строгим галстуком.

Сердце Татьяны предательски дрогнуло: уж очень похожим оказался совершенно посторонний человек на придуманного ею романтика-технократа, и, наверное, глаза ее сказали об этом много больше, чем могли бы сейчас вымолвить губы, потому что мужчина, собиравшийся было идти своей дорогой, неожиданно задержался.

Несколько секунд он внимательно смотрел в ее лицо, и эти секунды, похоже, были потрачены на принятие решения.

Однако чаша невидимых весов, что коротко качнулись сейчас в его душе, склонилась отнюдь не в пользу неуклюжей девчонки.

— Все в порядке? — коротко поинтересовался он, но уже сам тон, каким был задан дежурный вопрос, многое сказал Татьяне. И встрепенувшееся было сердце обреченно поникло, теряя малую толику внезапной надежды, словно последнюю каплю собственной крови.

— Да, спасибо. — Голос ее предательски дрожал, но обладатель пронзительных глаз этого не заметил или предпочел не заметить.

— Не за что. Больше не падайте! — Еще миг — и серая дубленка бесследно растворилась в бездонных недрах гастронома, благоухающих острым колбасным ароматом.

Кому-то, быть может, покажется странным, однако ж, если вдуматься, всякий и в своем личном опыте найдет немало подтверждений тому, как часто чрезвычайно важные решения, кардинально меняющие dck> их жизнь, люди принимают под впечатлением какого-нибудь совершенно незначительного события. Случись оно при иных обстоятельствах, о нем забыли бы немедленно, а то и вовсе не обратили внимания.

Нечто подобное произошло с Татьяной.

Мимолетная встреча с незнакомцем, только тем и приметным, что рано поседел и глядел на мир пронзительными ясными глазами, вдруг показалась глубоко символичной.

Будто не случайный прохожий, а в самом деле воплощенная мечта явилась ей на скользких ступенях гастронома и, взглянув внимательно, растворилась в толпе, не пожелав остаться.

Затем последовал печальный вывод: сокровенные мечты оказались капризны, своевольны и, похоже, не намерены были сбываться, по крайней мере в этой земной жизни. Так стоило ли посвящать им, неблагодарным, ее драгоценные крупицы: дни, месяцы и целые