Стремление убивать - Марина Андреевна Юденич

воспроизводить ложные ситуации, в которых именно Ирина оказывалась виноватой в том, что с ним приключился очередной приступ. Выходило так, что, пытаясь привязать его к себе, она сознательно провоцировала срыв. Далее следовали обвинения и вовсе бредовые: якобы она против его воли подглядывала за ним в минуты слабости и подслушивала его откровения, чтобы потом использовать их в своих корыстных целях.

Рассудок, еще достаточно сильный, начинал бить тревогу.

Вадим понимал, что бредит, пугался, что сходит с ума, но и в этом все равно оказывалась виновата Ирина, потому что именно вокруг нее вился мутный туман его бреда.

Ненависть, теперь уже сознательная, вспыхивала с новой, утроенной силой.

И на Ирину обрушивались самые тяжкие испытания.

Однажды, пребывая в таком состоянии, он повез ее на дальнюю дачу, расположенную на Волге, куда обычно выбирался на неделю, отключая все средства связи, отсылая машины, водителей и охрану. На сей раз, однако, традиция была нарушена в первый же день: поздно вечером Вадим неожиданно включил телефон и, выйдя из комнаты, чтобы Ирина не могла слышать содержания беседы, коротко поговорил с кем-то. Вернулся он несколько умиротворенным, позволил непривычные нежности и оставался ласковым и предупредительным еще около двух часов. Ирина совершенно расслабилась, купаясь в волнах безграничного счастья, как вдруг снаружи донесся шум подъезжающей к дому машины.

Через несколько минут отворившаяся без стука дверь впустила в спальню совсем молодую женщину, которую можно было бы назвать симпатичной, если бы не вызывающе яркая косметика и безвкусный, броский наряд. К тому же у незнакомки была непомерно большая грудь, выставленная напоказ в глубоком вырезе декольте, и очень тонкие ноги, что было особенно заметно из-за черных чулок, гармошкой сбившихся на лодыжках.

— Кто это? — Ирина еще не совсем понимала, что происходит, хотя сердце уже обреченно ухнуло в похолодевшей груди, предчувствуя страшное.

— Девушка, — беспечно отозвался Вадим.

— Какая девушка?

— Еще не знаю. Как тебя, девушка, зовут?

— Лилия. — Девица отвечала, явно следуя раз и навсегда заученной роли, но фальшивым тоном, претендующим, видимо, на то, чтобы звучать кокетливо.

— Вот так, значит. Девушка Лилия.

— Кто это? — Было уже совершенно ясно, что собой представляет девушка Лилия, но сознание Ирины отказывалось принять происходящее.

— Кто, кто… Сама не видишь? Девушка по вызову. Зовут Лиля.

— Зачем она тебе?

— Ну так, скучно что-то стало… Хочешь — оставайся, нет — иди в гостевую спальню, я тут с Лилей пока пообщаюсь…

— Но, Вадим…

— Только без истерик, ясно? А то быстро отправишься домой, машина здесь, учти.

Она осталась, ночь напролет прорыдав в гостевой спальне.

Наутро под окном снова раздался звук работающего двигателя, хлопнула дверца, и шум мотора начал медленно удаляться. Почти одновременно в дверь заглянул Вадим, был он бодр, весел и одет для рыбалки.

— Не спишь? — поинтересовался, добродушно посмеиваясь. — Хватит валяться, вставай, идем на берег. Чует моя душа, клев сейчас сумасшедший…

Когда же Вадим пребывал в добром или относительно спокойном состоянии духа, он сбрашался с Ириной так, словно между ними никогда и ничего не происходило. Иными словами, вел себя почти как в первый год ее службы, ограничив общение короткими сухими приказами и полностью исключив даже намек на похвалу и тем более шутку.

Странная их связь длилась уже четвертый год.

В глубинном ее содержании исподволь зрели перемены.

Вадим все больше привязывался к Ирине, признавшись себе наконец, что тяготится ею и любит одновременно.

Теперь его выводило из себя даже мимолетное присутствие в ее жизни других людей, будь то мать или единственная близкая подруга, не говоря уже о мужчинах, в каком бы качестве они ни были представлены. Он немедленно закатывал истерику, не обнаружив ее дома или застав в гостях соседку, заглянувшую на пару минут за какой-то мелочью. Сам же при этом мог не появляться неделями, на службе хранить вид начальственный и неприступный.

Ирина никогда не знала наверняка, когда будет востребована, но уяснила едва ли не на рефлекторном уровне, что в любую минуту должна быть готова к этому. Готовность означала в самом буквальном смысле бессменное сидение у окна, в позе ожидающей Пенелопы или царицы-матери из сказки «О мертвой царевне…».

Иногда Валим размышлял об их будущем, отдавая себе отчет в том, что существующие отношения бесконечно продолжаться не могут: Ирине шел уже двадцать седьмой год.

Но мысли всякий раз заходили в тупик.

Он полностью исключал возможность оставить семью, прежде всего полагая, что это может повредить имиджу крупного респектабельного буржуа и, следовательно, делу, которое в иерархии его жизненных ценностей всегда занимало первое место.

Но и мысль потерять Ирину уже была невыносима.

Размышления эти вселяли в душу Вадима тревогу, но при взгляде в бесконечно любящие, преданные, терпеливые глаза она немедленно рассеивалась.

«Она будет все терпеть и ждать бесконечно», — в тысячный раз не без удовольствия констатировал он и на некоторое время успокаивался, легкомысленно полагая, что рано или поздно все как-ннбудь само собой устроится.

Потом начались страшные перемены.

Впрочем, поначалу они не казались такими уж страшными, хотя Вадим полностью отдавал себе отчет в происходящем и со всей ясностью понимал, что наступают нелегкие времена.

Работа, а в тот момент уже скорее борьба за выживание, захватила его полностью, времени на длительные отлучки с Ириной не оставалось совсем. Но теперь ему достаточно было просто ощущать ее постоянное присутствие рядом, за стеной кабинета, знать, что она несет свою бессменную вахту, самозабвенно охраняя его владения.

Он стал много чаще, чем прежде, звонить в свою приемную, для того только, чтобы услышать ее ровный мелодичный голос, дежурная вежливость которого немедленно таяла, уступая место мягкой обволакивающей нежности, как только она узнавала его, а она узнавала прежде, чем он начинал говорить.

Вечерами, когда спадал поток визитеров, Вадим звал ее в кабинет и, работая с документами или набрасывая планы на завтра, изредка вскидывал глаза, любуясь чистым профилем и отдыхая взглядом.

Все чаще они стали уезжать с работы вместе, никого не таясь, и, поужинав в ресторане, ночевать ехали к Ирине.

Вадим говорил с ней теперь очень много, делясь своими опасениями и страхами, обсуждая планы очередных акций, тех, что были направлены сначала на спасение империи в целом, потом — только некоторых ее частей, и, наконец, когда полный крах был уже очевиден, лично его, Вадима Панкратова.

И наконец настал день, когда в его кабинет, обставленный с таким тщанием и любовью, должен был вселиться другой человек, назначенный временным управляющим компании, признанной банкротом.

Поздним вечером, накануне, он собирал свои личные вещи, без разбору складывая их в большую картонную