Врата тайны - Ахмет Умит

не могла бросить привычку пить турецкий кофе. Давным-давно мама привезла из Стамбула расписанные сельджукскими узорами голубые чашечки, медные джезвы и узорчатые подносы. Кофе она варила на медленном огне. И пузырьки, и запах, и осадок – все должно было быть идеальным. Если оказывалось не так, мама выливала получившуюся жидкость в раковину и начинала варить заново – до тех пор, пока все не выходило как надо. Далее, налив кофе в одну из чашечек, мама садилась, подложив под себя ногу, в глубокое кресло фиолетового цвета, доставшееся ей от любимой тетушки. В такие моменты она выглядела не чистокровной англичанкой, а простой женщиной из анатолийской глубинки.

Мама нередко повторяла, что любить кого-то означает любить его культуру тоже. Первым доказательством несправедливости ее слов была она сама. Как бы ей ни нравился турецкий кофе, но восточную флейту ней и мистический танец сему она ненавидела. Хотя именно ней и сема заставили ее влюбиться в моего отца буквально с первого взгляда. Тридцать шесть лет назад она захотела сбежать от самоповторяющейся, потерявшей очарование, истощившейся европейской культуры на Восток и отправилась в Непал и Индию, чтобы найти ответ на вопрос, могут ли древние верования изменить течение жизни. На обратном пути, доверившись своему приятелю, она заехала в Конью. После дней, проведенных в древних индуистских и буддийских храмах в Катманду, ритуал сема в обители дервишей мевлеви произвел на них большое впечатление, и сердце моей мамы оказалось навеки отдано худенькому молодому человеку среднего роста – одному из кружившихся в радении. «Он не танцевал, он словно взлетал над землей, отдавая себя легкой мелодии нея. Но меня впечатлил не его танец, а та грусть, которую я смогла на секунду различить в его полуприкрытых глазах».

Увы, спустя годы мама уже не выдерживала звука нея. Как только отец тянулся к любимому инструменту, мама выбегала из дома. «Мне, конечно, нравится этот трогательный звук, который издает ней, но, Господи, существуют же и другие музыкальные инструменты! А твой отец вот уже двенадцать лет без перерыва играет на этой флейте, двенадцать лет не отрывается от нее. Да разве можно всю жизнь слушать только это!»

Что отец отвечал на упреки женщины, которая когда-то под звуки этого инструмента влюбилась в него, но после поменяла свой музыкальный вкус, я не помню. Наверное, ничего не отвечал. Но и на нее играть никогда не переставал. Он не мог от этого отказаться, для отца ней был не просто музыкальным инструментом, а неотделимой частью религиозного опыта. Отец рассказывал, что ней похож на Адама, первого сотворенного человека: «Всемогущий Аллах создал Адама из земли. Первое время Адам не имел души и стоял подобно изваянию. Позже Аллах милосердный вдохнул в него через нос жизнь. Но он не просто оживил его, а со своим дыханием передал частичку божественного духа. И ней такой же: вроде бы простая палочка из тростника, а в руках мастера издает чудесные звуки. Вот так и человек, следуя за своим наставником, открывает в себе божественный дух».

Мама не выносила в нашем доме ни чудесных звуков, ни Шаха Несима, достигшего, как считалось, той степени просветления, на которой он мог ощущать божественный дух. Она, конечно, продолжала любить отца, хотя и сама была в этом не всегда уверена, но прежней привязанности к его культуре в ней оставалось все меньше. Спустя тридцать с лишним лет после визита в Конью в ней сохранилась только любовь к турецкому кофе. Иногда я думала, что когда маме надоест турецкий кофе, то она окончательно разлюбит и отца. Но кофе ей не надоедал, она все так же продолжала его пить, хотя в последнее время это давалось ей несколько тяжелее…

Я не была таким страстным любителем этого напитка, как мама, но время от времени мне тоже хотелось выпить крепкого турецкого кофе. К тому же сейчас, после тяжелого жирного мяса, он пришелся как раз кстати.

То, что в ресторане происходила ссора, я заметила только на втором глотке кофе.

Молодой официант, стоявший на пороге с полным еды подносом в руках, орал:

– Что ты вообще за человек такой?! Плохое мы что-то сделали, когда тебе в суп немного мяса положили? Наелся бы наконец, порозовел бы хоть слегка!

Посетитель, к которому он обращался, отвечал:

– Я тебя что, просил это делать?!

Этот человек стоял рядом с дверью, спиной ко мне, и я видела только, как он одет: какая-то хламида, напоминавшая длинное черное пальто; из-под нее выглядывали темные старые штаны, широкие, типа шаровар; на ногах – чарыки [20] из грубой коричневой кожи. По виду он был похож на бездомного или попрошайку, но манера речи контрастировала с обликом.

– Кто ты такой?! – набрасывался он на официанта. – Кто тебе сказал положить мне в суп мясо?

Унылый хозяин ресторана, сидевший за кассой, устал наконец от спора, поправил очки на переносице, поднялся с места и двинул свое массивное коротконогое тело к двери.

– Чё здесь происходит? – было не очень понятно, к кому он обращался – к официанту или мужчине в черном. – Чего за проблема?

Раскрасневшийся официант обернулся к начальнику и постарался объяснить:

– Нет, ничего страшного не происходит, Рахми-уста [21].

Ему было явно не по себе из-за того, что начальник сам решил подойти к дверям. Он указал рукой на человека, с которым спорил, и стал рассказывать:

– Этот старик приходит к нам каждый вечер с пустой тарелкой в руках. Покупает у нас суп. Самый дешевый, без мяса и масла. Этим вечером я его пожалел и положил кусочек говядины. И что тут началось!

Полный негодования хозяин повернулся к клиенту:

– Отец, чего тебе еще надо? Парень совершил хороший поступок. Зачем ты устроил такой концерт перед моим рестораном?

– Я тебе не отец! – закричал мужчина. – Не надо мне вашей доброты! За свой суп я плачу, захотел бы мяса, взял бы мясо. Ваша задача – обслужить клиента. И если я попросил суп без мяса и масла, то пусть мне приносят суп без мяса и масла.

Я уже думала, что хозяин начнет орать на гостя в ответ, но нет, этого не случилось. Он взглянул на лицо человека и внезапно сделал шаг назад. Словно то, что он в нем увидел, разом погасило всю злость. Стараясь снова ненароком не посмотреть на клиента, хозяин повернулся к официанту:

– Хорошо, прекращай скандалить, дай ему, что он хочет, и пусть уходит.

Но старик гневно возразил:

– Ничего от вас не хочу! Просто вылей суп и