Нежданная смерть и любопытная леди - Генри Бриджерс

еще не хватало стесняться саму себя. Неожиданно мысль помогает успокоиться. Я улыбаюсь. Женщина в форменной одежде – голубое платье с белым воротничком и белым же фартуком, к багажнику велосипеда прикреплен небольшой саквояж. Она, видимо, местная и, несмотря на происшествие, настроена доброжелательно. Молодец, Агата, ты запустила мыслительный процесс, браво.

– Извините. Я совершенно потерялась. Вы не могли бы мне помочь? – Она кивает, явно заинтригованная. Очень внимательно оглядывает сперва мое платье, потом сумку – оценивает контраст. – Спасибо. Не могли бы вы подсказать, где располагается дом по этому адресу? – Я протягиваю ей уже затертую бумажку, она быстро пробегает глазами по написанному и неожиданно широко улыбается.

– Ой, а я только оттуда! Он совсем недалеко! Это муниципальный дом, «Онтарио», вы кого-то там навещаете?

– Там живет девушка, ее зовут Ирма…

– Да не может быть! Ирма? – Ее улыбка становится еще шире, в глазах явно читается облегчение. Странно. – Вы ее сестра?

– Нет. – Дерущихся вроде бы растащили, но гомон все равно стоит невообразимый. Я не могу сосредоточиться и соврать убедительно – впрочем, кого я обманываю. Соврать убедительно. Ха. Лучше сказать правду. – Я узнала, что она в затруднительном положении, и решила приехать узнать, не нужна ли помощь. Простите, как вас зовут?

– Сара Патрик, я прикреплена к ней акушеркой, я из Ноннатус-Хауса. – Скорее всего, это больница или нечто похожее. Не имею представления, как в Ист-Энде все устроено.

– Рада познакомиться, меня зовут Агата Ласселс. Я буду вам очень признательна, если вы объясните, как дойти.

Сара очень любезна, а я оказываюсь совершенно не так тупа, как предполагала – вышла на правильной остановке, дом буквально через несколько улиц. Правда, до этого целый час пыталась разобраться, на какой автобус сесть, но это такие мелочи, в самом деле.

* * *

Женщина затаскивает по каменной лестнице коляску, полностью перекрыв ею проход. Она голосит что-то на кокни, в коляске голосит радостно ребенок.

– Вам помочь?

– Да неплох б, дорогуша!

«Дорогуша» несколько меня шокирует, но я вешаю сумку на плечо, хватаюсь двумя руками за раму коляски снизу и изо всех сил тяну вверх. Голову ведет, смаргиваю и через силу, на деревянных ногах тащу коляску по ступенькам. Что за адовы муки, неужели нельзя было придумать что-то вроде наклонных досок… Но дома, судя по виду, строились еще в середине XIX века, какие уж тут удобства… Надеюсь, хоть уборная у каждого своя, хотя я успела разглядеть во внутреннем дворе подозрительные дощатые домики…

Наконец лестница заканчивается, я ставлю коляску, разжимаю дрожащие от напряжения пальцы. Теперь могу разглядеть женщину, которая занимается этим сизифовым трудом – ей около сорока, в волосах сверкают железные бигуди, каким-то образом во время подъема она умудрялась еще и курить – сигарета тлеет в уголке рта.

– Спасибочки, дорогуша. А ты чья буш? Не видала тебя.

– Я ищу квартиру Ирмы Пирс, может быть, вы ее знаете?

– А че те от нее надоть?

Акцент кокни очень своеобразен, но я так долго тренировались с Ванессой, что сумела понять – главное, уловить общий смысл.

– Я в гости.

– Ток гостей ей и надоть! И так жрать нечего! Подь, вона, вперед!

Приходится прорываться сквозь развешанное на общем балконе мокрое белье: я уворачиваюсь от хлопающих простыней и подныриваю под безразмерные панталоны. Судя по всему, на стеснительность у живущих здесь женщин не остается сил. Наконец нахожу дверь с нужным номером – 47, и стучу. Вдруг из-за застиранного белья выбегают дети, на вид им года три или четыре. Стая несется прямо на меня, все без штанов, в одних рубашечках. Они проносятся мимо, дико улюлюкая, но один – не могу понять, девочка это или мальчик, – резко тормозит и вцепляется в мою юбку грязными, почти черными руками.

– Кифта!

– Что?

– Кифта! – Ребенок воет, по лицу текут слезы, сопли.

Дикое омерзение смешивается во мне с дикой жалостью. Что за кифта? Может, кофта? В его положении уместнее требовать штаны… Я судорожно роюсь в сумке, пытаясь найти хоть что-то, похожее на кифту. Мятный леденец. Такое можно детям, не подавится? Быстрее, чем успеваю сообразить, ребенок выхватывает леденец и убегает вслед за стаей. Из открытого окна орет поп-музыка – вроде бы Патти Пейдж, но я не знаток, на этаж выше пьяно орет мужчина. «Ты даже жрать не можешь сварганить, Пегги!» – «Те, свинья, токма жрать!» Боже. Стучу раза в три громче и не костяшками пальцев, а кулаком.

– Ирма! – Решаю еще и истерично взвыть, чтобы Ирма поняла – в дверь колотит женщина, а не пьяное мужское тело. Если бы я здесь жила, боялась бы даже выйти из квартиры.

Проворачивается замок, я вижу настороженный женский глаз.

– Здравствуй, – почти кричу, пытаясь перекрыть дуэт Патти и Пегги. – Меня зовут Агата, ты меня…

Дверь распахивается, на меня смотрит худосочное создание: почти девочка, с большим животом, обтянутым дешевеньким ситцевым платьем. Странно. В девочке есть что-то набоковское. Я читала его «Истинную жизнь Себастьяна Найта». И там точно не было маленьких женщин-девочек с тонкими ручками, попавших в чудовищную жизненную перипетию. Ей, наверное, восемнадцать, но выглядит на четырнадцать. Но Ирма абсолютно точно набоковский герой. Эта мысль меня поражает. Он, наверное, напишет. Он должен написать что-то ужасное про такое вот существо.

Пока я удивленно смаргиваю собственные мысли, Ирма успевает заговорить первой:

– Вы из Харвуд-Хауса, да? Вы леди Харвуд, да? – Ее глаза распахиваются даже не в испуге, в ужасе. Главное, чтобы не родила прямо сейчас.

Вот уж не думала, что я настолько известная личность. Видимо, я не смогла скрыть замешательство, потому что она быстро добавляет:

– Церковь… я на вас часто смотрела в церкви… проходите, пожалуйста…

Я делаю шаг и сразу же оказываюсь в крошечной кухне, кажется, наш чулан для тканей и то больше. Каменная раковина, газовая плитка, ободранный шкаф с покореженными дверцами и стул. Тоже ободранный. Дверка, видимо, в уборную. Надо отдать Ирме должное – очень бедно, но очень чисто, выскоблено. Ирма настойчиво усаживает меня на единственный стул, но не тут-то было. Сама ее усаживаю.

– Ты живешь тут одна?

Она не плачет. Тяжело вздыхает. Черные круги под глазами – слезы внутри.

– Да. – Она смотрит вниз, видимо, борясь с каким-то чувством. Я решаю дать ей время собраться с мыслями и без спроса прохожу в комнату. Железная кровать накрыта военным серым одеялом, еще один стул, на спинке которого висит ветхое пальто. Несобранная детская кроватка прислонена к стене. И больше ничего.

– Так. – Возвращаюсь на кухню, хотя «возвращаюсь» громко сказано – делаю всего два шага. – Рассказывай. Милли, моя горничная, обрисовала ситуацию