Врата тайны - Ахмет Умит

каким бы хорошо обставленным ни был отель, он всегда носил в себе отпечаток этой пустоты, этой пронизывающей человеческую душу тоски. Но сейчас мне было не сильно интересно размышлять над этим феноменом. Страх внутри меня был так силен, что даже включенный свет не мог его успокоить. Я пошла в ванную, предварительно тоже нажав на кнопку выключателя. Там было пусто, пространство было так же холодно, как и покрывавший стены белый кафель, было слышно только, как глухо текла по трубам вода – видимо, в одном из номеров мылся постоялец. Я не стала выключать свет в ванной и вернулась в комнату.

Наконец-то я могла почувствовать себя в безопасности. Не было бы еще этой боли, которая наполняла мое тело при каждом движении. Вот и голова начала кружиться. Я легла на кровать… Да, так гораздо лучше. Но почти сразу мне вспомнился Шамс, точнее, то, что я вчера с ним прожила, или то, что он позволил мне с ним прожить.

Я попробовала спокойно разложить все с точки зрения логики. Случилось ли все это на самом деле? Все ведь началось с того, что отключилось электричество. Как только все вокруг погрузилось в кромешную тьму, я сразу же лишилась чувств. Сумку украли, когда я упала в обморок. В состоянии обморока мне и привиделась встреча Мевляны с Шамсом. Но как это могло произойти? Я же даже не помнила, чтобы мне кто-то когда-то рассказывал об обстоятельствах их встречи. Хотя об этом мне наверняка мог говорить отец… Может быть, эта история отложилась у меня где-то в подкорке мозга, а потом, когда я приехала в Конью, всплыла? Обморок, удар головой – все это могло как-то повлиять. Разве мама не говорила, что никому еще не удалось полностью разгадать загадку человеческого сознания? «Самое удивительное в человеке – разум. До сих пор неизвестны принципы его работы, его максимальная производительность. Насколько мы вообще понимаем, что в нашем сознании определяется генами, а что базируется на опыте восприятия, чему мы научились сами? Где хранятся воспоминания о том, что мы когда-то слышали, видели, чувствовали, пробовали на вкус? Что из этого мозг хранит, а что стирает? Это большая загадка».

Вероятно, в событиях этого вечера был виноват не явившийся из прошлого Шамс Тебризи, не Зия, пытающийся выбить из нашей фирмы крупную выплату из-за пожара в отеле, не наш обильно потеющий Меннан, – ответственным за сюжет семисотлетней давности был мой мозг, мой запутавшийся мозг. Насколько мозг контролирует наш рассудок, наше подсознание, наши инстинкты? Все это были части большой загадки, о которой рассказывала мне мама. Я успокоилась. Теперь у меня была на руках вполне выверенная логически разгадка. Однако секундочку… То есть Зия ни в чем не виновен? Нет, так не могло быть! Но это уже другая тема. Мне следовало провести расследование максимально тщательно. Даже Меннан мог оказаться виновным. Поэтому было очень важно завтра увидеться с этим рабочим по имени Кадир, который верил, что в пожаре виноваты пришельцы. Раз он немного не в себе, то его уже нельзя считать верным Зие, а значит, из него можно вытянуть какие-то подробности, которые Незихе и Серхат предпочли скрыть.

Тут я обнаружила, что лежу на кровати в пыльных джинсах. Куртка моя степенью чистоты от них отличалась не сильно. Я медленно приподнялась и сняла с себя верхнюю одежду. Собиралась пойти в душ, но отказалась от этой идеи – мало ли, еще упаду в обморок. Душ можно принять и утром, а пока я удовлетворилась тем, что помыла лицо, руки и ноги. Снова вернулась в комнату и переоделась в пижаму, но сон не шел. Можно было бы выпить выданное доктором болеутоляющее, у него наверняка есть снотворный эффект. Я потянулась к сумочке, достала баночку, высыпала таблетки себе в ладонь и уже собиралась заглотить одну, как вдруг вспомнила про ребенка. А вдруг болеутоляющее может ему навредить? Я сразу отложила таблетки в сторону. Что со мной происходит? Я действительно собираюсь рожать? Даже само слово «ребенок» в моих устах звучало как-то чужеродно, но, с другой стороны, об аборте думать было страшно. Я вспомнила свой первый аборт и то, как мне плохо было после него. Тогда я чувствовала огромную пустоту между ног, в животе, в сердце, в черепе. Хотя я и была еще совсем юна и неопытна, но очень сильна. Мне казалось, что теперь все будет тяжелее, что аборт повлияет на меня гораздо больше. Возможно, это меня и пугало. Но скоро мне следовало сделать окончательный выбор. А потом, как вернусь в Лондон, рассказать о своем решении Найджелу. Вероятно, после этого наши отношения изменятся навсегда…

Звонок телефона ворвался в ход моих печальных мыслей. Кто бы это мог быть? Меннан?

Я подняла трубку, и в ухо полился веселый голос моей мамы:

– Алло, Карен?

– Алло, мам. Ты в порядке?

– Да, конечно. Я тебя не разбудила? – Она даже не дала ответить мне на вопрос и сразу продолжила: – Твой Найджел – великолепный молодой человек! Послушай меня, если ты его вдруг упустишь, я тебе этого никогда не прощу!

– Не волнуйся, мама, я не собираюсь его упускать. Если он сам, конечно, этого не захочет…

– Не неси ерунды, он влюблен в тебя, как подросток. Вечером позвонил мне, и знаешь, что сказал?

Браво, Найджел! Не стал тянуть кота за хвост, а сразу, должно быть, пригласил ее на ужин. Но я решила включить дурочку:

– Что сказал?

– Позвал в ресторан! Причем в тот самый, который мне очень понравился, помнишь, мы ходили в прошлый раз с тобой туда?

– «Клуб 606»?

– Да, тот, в Челси. Французский шеф все еще там работает?

– Мы давно туда не ходили, но не думаю, что он уволился.

Она захихикала:

– Пока ты в Конье, немножко перетрем тебе с ним косточки.

Что с ней случилось? Откуда это веселье? Впрочем, я быстро поняла.

– Мам, ты что, выпила?

Она натянуто засмеялась, как нашкодивший ребенок:

– Кто? Я? Не оскорбляй свою пожилую мать!

– То есть ты не пила? Ты же помнишь, что доктор тебе запретил…

Ее голос резко стал серьезным, и она заорала:

– В гробу я видала всех докторов. Мэтту они запретили практически все! И какой итог? Прожил на три месяца дольше, если это вообще можно назвать жизнью. Закончил свою жизнь в больничной койке. Умер, а так и не выкурил в последний раз свою любимую сигару. Не заговаривай со мной о докторах, Карен. Они ни черта не знают. К тому же я не так