Врата тайны - Ахмет Умит

ним неискренен, показывал ему себя и с хорошей, и с плохой стороны, ему следовало знать, каков я есть на самом деле. Место нашей встречи называют Мередж-эль-Бахрейн. Это арабское выражение. В Коране оно встречается в суре Фуркан: «Он создал два моря: реки с пресной водой и моря с соленой водой. Они рядом, и воды их соприкасаются, но их разделяет могущество Аллаха, и они не сливаются». Поэтому мы с Джеляледдином сошлись, но не растворились друг в друге. Если ты хочешь понять разницу между нами, то тебе стоит взглянуть на наших отцов, вернее, на наши с ними отношения. Джеляледдин очень уважал своего отца. Всю жизнь, вероятно, следовал его наставлениям. Он верил, что все, что говорит отец, – правда, все, что выходит из-под пера отца, – закон. Бахаэддин Велед был для него образцом для подражания. Я же еще подростком понял, что мой папаша – невеликого ума человек. Если бы я думал, как он, вел себя, как он, то стал бы не Шамсом Тебризи, а простым мусульманиномобывателем. Он не понимал меня, более того, пытался осуждать меня за то, что я другой.

Гордыня Шамса меня неприятно задела. Чтобы хоть немного поколебать его самооценку, я спросила его с намеком:

– Но вы же его унижали?

На его лице появилось плутоватое выражение:

– Ты имеешь в виду историю о гусенке, вылупившемся в курином гнезде? Это не было унижением, я просто пытался объяснить ему себя, показать, что я не такой, как он.

Он снова стал серьезным. В этот раз он уже не был похож на учителя. Шамс напоминал человека, который знает, что никогда и никем не был и никогда не будет полностью понят, однако принимает свое состояние и смиряется с ним. Он продолжил свой рассказ:

– Меня часто причисляли к странствующим дервишам, но моя суть значительно сложнее. Земля, по которой я ступаю, тверже камня, не всякое растение вырастет над моим мертвым телом; вода, которую я пью, похожа на перебродившее в уксус вино; дыхание мое подобно ветру, что дробит камни на горных перевалах. В моем сердце больше сомнений, чем надежд, больше гнева, чем терпения, и хоть я не питаю ни к чему беспричинной вражды, душа моя не полна симпатией. Я на стороне правды и справедливости. Поэтому я верю, что право на любовь – это право достойного ее. Любовь ценна настолько, что не будет дарована человеку, не заслужившему ее.

– А Мевляна заслужил?

Он немедленно ответил:

– Это неважно, он был с самого начала растворен во вложенной в меня любви. Так пшеничное семя содержит в себе прообраз колоса, так ребенок тянется к груди матери. Даже Подвижник сначала не знал этого. Не понимал.

– А вы с самого начала знали, что именно ищете?

Он улыбнулся, слегка сузил свои черные, похожие на оливки глаза:

– Нет, пока не встретил его, не знал. Но узнал сразу, как увидел. Прежде были образы, бессвязные картинки, вспышки цветов, внезапные запахи, обрывки голосов, послевкусия, разомкнутые объятия, но не было понятно, что они составляют вместе, в каком человеке они сочетаются. Но все сошлось, как только я его увидел.

Пророк Мухаммед, да благословит его Аллах и поприветствует, говорил: «Познавший себя – познал и Аллаха», я же, следуя его словам, взглянул в глаза Джеляледдина, которого искал долгие годы, и узнал в нем себя.

– Вы увидели в нем свой образ?

Он остановился и беспомощно посмотрел на меня:

– Ты не понимаешь, не так ли? Это непросто, поскольку все, что мы считаем, что нам известно, непрерывно меняется. Говорят, что Господь – единственная неизменная вещь, но это совершенно неверно. Он меняется. Нет никаких сомнений в Его мудрости, но Он настолько изменчив, что понять Его трудно. То, что мы знаем, превращается в неизвестное, неверное – в правильное, благодеяние – в грех, дозволенное – в запретное, ложь – в правду. Он настолько недоступен обычному разуму, что это служит лучшей защитой для самой великой Его тайны.

– Какой тайны?

Глаза его напряглись, и на длинном смуглом лице возникли два ярких таинственных огонька. Экран телевизора теперь отображал только их сияние. Мне больше не видны были его губы, но я услышала его голос:

– Если хочешь знать, то должна пойти.

– Куда?

Экран снова заработал, появилось его костлявое лицо, на котором заиграла радушная улыбка:

– Ко мне. Или ты забыла все, о чем я говорил в прошлую ночь? Чтобы понять, нужно прожить. А для жизни нужна храбрость.

Он опять звал меня стать им, опять звал меня прожить то, что уже прожил он. Я не могла ответить ему отказом, меня увлекали его слова, и я опять потянулась за длинными пальцами смуглой руки, загоревшей под солнцем семисотлетней давности.

20

Поддавшийся своим низменным желаниям отдает себя в руки дьявола

И я снова оказалась в чужом мужском теле, передо мной был уже виденный во сне сад. Перед зданием из саманного кирпича в керамических горшках росли тюльпаны, гиацинты и розы, их аромат заполнял все пространство вокруг, напоминал о том, что мир – это все же прекрасное место. Тут же мягко блестел под полуденным солнцем облицованный снаружи белым камнем, а внутри покрытый синими изразцами небольшой бассейн. У стены, окружавшей сад, медленно покачивались высокие тополя, их слегка заслонял от меня огромный раскидистый орех. Кем я была сейчас? Карен из Лондона? Шамсом из Тебриза? Мне ответило отражение на поверхности бассейна: «Это солнце моложе привычного тебе на семь сотен лет. Это тело старее привычного тебе на семь сотен лет».

Я внимательно пригляделась. Да, это было отражение знакомого мне высокого бородатого человека в черном. Перед тем как отпустить Карен, я спросила его: «Это дом Мевляны?» – «Нет, это дом Аллаха, – ответило мое отражение, подняв рябь на воде. – Подобно тому, как берлога принадлежит медведю, гнездо – ворону, муравейник – муравью, рой – осе, это место принадлежит Творцу. По велению Аллаха султан Кейкубад [28] отдал его в дар отцу Подвижника, чтобы тот смог жить в нем сам и преподавать своим ученикам». Я посмотрела на дом. До этого я не замечала, насколько он велик и просторен. Сколько комнат было в этом двухэтажном здании? Наверху жил Подвижник. Он делил комнату с прекрасной гречанкой Кирой. Перед тем как выйти замуж за Мевляну, она приняла ислам. В других комнатах жили дети и прислуга.

Из кухни на нижнем этаже доносились запахи готовящейся еды. У меня перехватило дыхание. Чтобы сдержать позывы своего грешного