Смерть на голубятне или Дым без огня - Анна Смерчек

Иван Никитич покатился со смеху, но Виртанен отнесся к рассказу с неожиданной серьезностью:

– Речь шла снова о покойном Петре Порфирьевиче? О Карпухине, которого вы нашли упавшим с голубятни?

– О нем. И той злополучной статье, которую Артемий Ивлин в нашем «Листке» опубликовал.

– Вы счастливый человек, Иван Никитич, что можете с таким юмором посмотреть на это происшествие. Мне оно представляется возмутительным! Вас публично оговорили, обвинив ни много ни мало в убийстве, а клеветник не только не был наказан, он еще и продолжает писать для газеты так, словно бы ничего предосудительного не случилось!

– Они принесли мне извинения и напечатали опровержение. Я зла не держу, тем более… – Иван Никитич прикусил язык, чуть не проболтавшись о том, что Сладков заказал ему материал о художнике Девинье. Рассказывать об этом ему не хотелось: представлялось, что, если собеседник узнает, что он собирает материал для публикации в газете, то не пожелает больше ничем с ним поделиться. – Да и потом как наказать Ивлина? Уволить? Тогда в нашем «Листке», пожалуй, только и можно будет прочитать что о погоде: какая была здесь год, два и три тому назад, да о том, как отмечает именины родня градоначальника. Сам-то Петр Анисимович ни о чем другом писать не желает.

– А я Ивлина раз и навсегда отучил писать обо мне и моей семье, – поделился Виртанен.

– Это как же, позвольте узнать, вам удалось?

– Слов он не понимает, так что я его взял за грудки и встряхнул хорошенько, чтобы вся дурь из него вылетела.

– Вы? Встряхнули Ивлина? – не поверил Купря. – Если бы я не от вас об этом услышал, то не поверил бы ни за что. Вы кажетесь таким сдержанным человеком.

– Оттого и сдержан, что внутри, бывает, все кипит, – неожиданно откровенно признался художник. – Человеку равнодушному или флегматичному сдержанность ни к чему. Эту черту приходится развивать в себе тем, кого чувства захлестывают.

– Так, значит, Ивлин и о вас какое-то вранье написал?

– О моей жене. Но теперь-то он больше о нас писать не станет. Даже вот когда у меня выставка была в зале Общественного собрания, то статью сам Сладков писал, а Ивлин отказался. Он считает, что так мстит мне, но я только рад.

Иван Никитич хотел было спросить, чего же такого Ивлин выдумал о жене Виртанена, но посчитал, что вопрос, да и ответ могут поставить их обоих в неловкое положение, и поспешил перевести разговор на другую тему:

– А ведь Карпухин, из-за которого у меня вся история с газетой вышла, был вашим соседом. От вас, надо думать, и голубятня эта его видна. Вы, полагаю, хорошо знали Петра Порфирьевича.

– Да, верно, голубятню его видно с нашего двора. Но с Карпухиным особенной дружбы я не водил. Да и он предпочитал общество голубей, – покачал головой художник. – Кажется, он целыми днями просиживал у себя на голубятне. Полицейский пристав сказал, что бедняга был пьян тем вечером и поскользнулся на мокрых бревнах, когда поднимался к своим птицам. Печальный конец.

– И вы согласны с приставом? В том, что тогда произошел несчастный случай?

Виртанен бросил на писателя несколько удивленный взгляд и пожал плечами.

– Я, признаться, не видел повода сомневаться. Раз пристав сказал, то, стало быть, так оно и было. А вы полагаете, полиция что-то скрывает?

– Нет, не в этом дело. Просто я подумал: точно ли полиция приложила все свое усердие, чтобы выяснить, что случилось с Карпухиным. Что если, скажем, голубятник был тем вечером не один, ссорился с кем-то. Вот вы ничего не слышали в тот вечер?

Виртанен снова пожал плечами, покачал головой. Потом вздохнул:

– Я не большой любитель прислушиваться к тому, о чем болтают за чужими заборами. Да, и вот теперь Карпухинский дом будет продан. Жаль, нет денег выкупить участок, он ведь рядом с моим. Кто теперь поселится там? Право, не хотелось бы шумных или навязчивых соседей. Впрочем, не стану докучать вам моими заботами. Давайте я лучше покажу вам одно местечко, где попадаются белые.

Они поднялись с поваленного ствола, на котором сидели все это время, и пошагали дальше по лесу в указанном художником направлении. Миновали болотистый участок с чахлыми тонкими стволами и вышли к пологим холмам, поросшим смешанным лесом и покрытым мягким белесым мхом.

– От города довольно далеко получается, – заметил Иван Никитич и вдруг нехорошее подозрение накатило на него. Всякий раз Виртанен говорит о том, что ему неприятно, когда докучают соседи, что он не любит пустой болтовни. И вдруг по собственному почину приглашает мало знакомого человека вместе отправиться в лес, да еще показывает грибные места. Откуда вдруг такая доброжелательность? Уж не хочет ли он заманить спутника в лес, да и… что? Бросить его здесь одного? Столкнуть в яму, заманить в трясину? Эх, и зачем только он стал сейчас расспрашивать художника о Карпухине! Вдруг Виртанен подозревает, что писатель мог в то злополучное утро заметить что-то, что уличило бы его в преступлении?

Иван Никитич с опаской отыскал глазами Виртанена. Тот стоял поодаль, среди деревьев, вполоборота к писателю, опустив корзину на землю. Купря присмотрелся. В руках Виртанена блеснул нож.

«Да что же это? Я ведь и не знаю ничего!» – похолодел Иван Никитич.

– А ведь я был прав, когда привел вас сюда, – крикнул Виртанен, и не вспомнив о корзине, поворотился к писателю.

Купря застыл на месте, не зная, что предпринять. Побежать? Нет, это будет как-то глупо. Он покрепче перехватил палку, которую подобрал, чтобы сподручнее было искать грибы среди опавших листьев. Виртанен, так и держа нож в руке, не спеша приближался.

– Здесь хорошее место. Мало кто так далеко заходит.

Иван Никитич словно прирос к поросшей мхом земле, не находя в себе сил хоть что-то сказать или сдвинуться с места. Тем временем художник подошел совсем близко.

– Смотрите! Такой большой, а ни одной червоточинки. Какая роскошь!

Виртанен поднял руку и продемонстрировал крупную иссиня-бурую шляпку белого гриба, аккуратно рассеченную пополам и упругое белоснежное грибное нутро.

– Вы только понюхайте! – Виртанен протянул Ивану Никитичу гриб. Тот заставил себя не отшатнуться и послушно втянул носом земляной, насыщенный тонкий аромат. Взгляд его невольно соскользнул к ножу, который художник держал в другой руке.

– У меня своя метода сбора грибов, – пояснил спокойно Виртанен, проследив за этим взглядом. – Найдя гриб, я не срезаю его, а выкручиваю из земли у самого основания. Кто-то объяснял мне, что так следует поступать, чтобы остаток