Смерть на голубятне или Дым без огня - Анна Смерчек

Разбуженная громкими голосами, на руках у Лидии Прокофьевны завозилась, захныкала Лизонька.

– Ну вот, разбудили! – Лидия Прокофьвна тоже встала, стала ходить туда и сюда, укачивая ребенка. Тут как раз явилась и Сонечка. Она тащила с собой Левку, прижав кота спиной к себе и обняв его под передними лапами, так что задние беспомощно свешивались, а хвост мел землю.

– Смотри, Левка, сколько папенька грибов набрал! – радостно закричала Сонечка, усаживая кота на стул. Кот грибами не заинтересовался, соскочил на пол и шмыгнул в сторону кухни.

– Куда ты мне его, окаянного! Только выгнала! – закричала Маланья.

– Глаша! Глаша! – кричала теперь уже и Лидия Прокофьевна. – Возьми Лизоньку, она не спит уже! Идите с Сонечкой в сад. Маланья, а ты забери грибы, что на суп пойдут, и уйди с глаз моих на кухню. Не желаю тебя больше слушать!

Наконец, на веранде установилось относительное спокойствие.

– Вот этот хорош! – хвастался Иван Никитич, беря со стола и показывая жене толстенький, почти круглый боровичок в туго натянутой темной шапочке. – Сидел глубоко во мху, прямо на пригорке. Этот сушить на зиму.

– А как тебе показался господин Виртанен? – спросила Лидия Прокофьевна, откладывая отдельной кучкой грибы, предназначенные на засушку.

– Он образованный человек, не слишком общительный, но в целом приятный. Лев Аркадьевич очень хорошо о нем отзывается. А я теперь зову его просто по имени: Тойво. Так он попросил. Они с женой не любят именоваться по отчествам. Не хотят, чтобы собеседники испытывали сложности с малознакомыми именами.

– Я тоже больше люблю, когда ко мне просто по имени обращаются, – кивнула Лидия Прокофьевна. – А то с упоминанием отчества как будто старше делаюсь.

– А жена у Тойво занятная. И как только они сошлись? Ты ее не видала? Так я тебе расскажу. Он – северянин, а она, напротив, откуда-то с юга. Это сразу видно: такая черноволосая и черноглазая, хотя одевается и говорит на обычный манер. Спросить было как-то не к слову. У них есть сын, постарше нашей Сонечки. Кстати, Тойво упомянул, что раньше они жили в Петербурге, а потом переехали сюда, так же, как и мы. Можем как-нибудь позвать их в гости.

– Было бы славно, – кивнула Лидия Прокофьевна. – А скажи… то, что говорила сейчас Маланья – это ведь пустое? Господин Виртанен не кажется тебе замешанным в эти истории?

– Ну, во-первых, – строго сказал Иван Никитич, тряхнув головой, чтобы отогнать навязчивую картинку: Тойво, сжимая в руке нож идет к нему через лес. – Полиция никаких преступлений не рассматривает. Голубятник, как показало следствие, был нетрезв, поскользнулся в сумерках на мокром дереве и упал. А французский художник, что гостил у Добытковых, просто уехал к себе на квартиру в Петербург или еще куда. А почему одежду бросил и бороду остриг прямо на берегу? Ну, тут разве что он сам нам потом свои чудачества объяснит. А может, это и не его одежда вовсе. Ты же знаешь нашу Маланью, она давеча и меня в убийцы записала. Ей все едино: что водяной, что барин, что сосед, лишь бы позлословить.

– Мой батюшка тоже говорил, что многие преступления совершаются из-за денег, – задумчиво проговорила Лидия Прокофьевна. – Он всегда повторял «cui bono»: ищи, кому выгодно.

– Выгода бывает разной, – наставительно отвечал Иван Никитич. – Не всегда это деньги. Что до Виртанена, то я бы не заподозрил его в меркантильности. Одевается он просто, картины пишет вовсе не на потребу публике. У него свой взгляд, он видит красоту в местных неярких пейзажах, а заказов на портреты вовсе не берет.

Защищая Виртанена перед женой, Иван Никитич стал отчего-то раздражаться.

«Должно быть, потому что сам только что подозревал его», – решил он.

– Не сердись, Ванюша, я ведь просто так спросила, – Лидия Прокофьевна собрала оставшиеся грибы в деревянную кадушку и добавила безмятежно:

– И я вовсе не думаю, что все преступления совершаются из-за денег. Есть и такие, на которые человек идет из-за любви. Вот если бы ты придумал и написал такую историю, я была бы первой твоей читательницей. Только чтобы несчастные влюбленные непременно сделались счастливы в конце книги.

– Ты знаешь, я не такой писатель, – проворчал Иван Никитич. – Таких романов и без меня довольно понаписано.

Придя отчего-то в мрачное расположение духа, он объявил, что намеревается сегодня писать, чтобы обед ему подали в кабинет и больше ни по какому другому поводу не беспокоили.

Закрывшись у себя, Иван Никитич, действительно, принялся за работу. Он положил себе описать все, что ему удалось узнать до этого дня о господине Фернане Девинье, и не откладывая, уже назавтра отнести записи к Сладкову. Может, тот решит опубликовать статью сейчас же, пока в городе ходят слухи о том, что француз утонул на озере, а не дожидаясь, когда будет организована выставка работ этого живописца.

«Да что со мной такое стало в этом городишке? То подозреваю соседа в злом умысле, подобно собственной кухарке, то хочу опубликовать материал по следам горячих и не подтвержденных слухов, словно местный журналистишка Ивлин?»

Тем не менее, Купря положил перед собой стопку чистых листов, обмакнул перо в чернильницу и принялся писать. До обеда он прерывался только на то, чтобы перечесть то или другое предложение и исправить написанное. На обед Глаша принесла ему на подносе тарелку ароматного супа из белых грибов с островком белоснежной густой сметаны, да еще отдельно жареных с луком в сметане грибков попроще: набранных сегодня заодно сыроежек и лисичек, поданных с картошкой и квашеной капустой.

– Под такую закусочку хорошо бы и графинчик, – заметил Иван Никитич, но Глаша, проворно скользнув за дверь, уже оттуда ответила:

– Барыня не велела!

Иван Никитич протяжно вздохнул, втянул носом грибные ароматы и с аппетитом принялся за еду. После обеда он собирался перечесть получившуюся статью и внести правки, но как на грех, скрипнув неплотно затворенной дверью, в кабинет, изгибая спинку и встряхивая хвостом протиснулся кот.

– Опоздал ты к обеду, братец, – доложил ему Иван Никитич, набрасывая полотенце на пустые тарелки. – А, впрочем, тебе бы неинтересно было. Ни мяса, ни рыбки сегодня к столу не подавали. Одни грибы.

Кот внимательно выслушал хозяина, сидя у двери, аккуратно обернув лапы хвостом. Уяснив все, что ему было сказано, он направился к стоявшей здесь на случай отдыха оттоманке, легко взлетел на нее, пару раз мазнул языком по лапам и, решив, что этого будет довольно, улегся