Смерть на голубятне или Дым без огня - Анна Смерчек

Глава 18,

в которой герой снова сталкивается с клеветой

Вечер Иван Никитич провел в дурных предчувствиях. Если поначалу слова Катерины Добытковой о том, что она обеспокоена его благополучием, просто озадачили его, то скоро они стали источником нешуточной тревоги. Что могло натолкнуть Добыткову на мысль, что писателю угрожает какая-то опасность? От кого? В связи с чем? Почему купчиха вообще думала о нем: незнакомом ей человеке?

Пообедав наспех и без аппетита, что было так на него не похоже, Иван Никитич отправился к себе в кабинет, зачем-то даже запер дверь на ключ, сел за стол и, чтобы упорядочить дурные гнетущие мысли, стал переносить их на бумагу. На этот раз он не писал рассказа или статьи, а рисовал схему. Озаглавлена она была: «Деньги? Любовь? Женщина?» Это были возможные причины творившейся вокруг него в последние дни тревожной неразберихи. На листе появились схематические фигурки, подписанные именами участников событий. Рядом с большой Катериной Добытковой выстроились в ряд четыре персонажа поменьше: Марья, Татьяна, Борис и Георгий. Одиноко стоял на краю листа бородатый человечек Фернан Девинье. Карпухина Иван Никитич рисовать не стал, обозначил его крестиком. Сбоку пририсовал Тойво и Зинаиду Виртаненых. Подумал, и добавил длинноногого Ивлина. Долго сомневался, но потом все же пририсовал сверху всей компании самого себя.

«Что за пьеса? Выходит, что тут много шума из ничего, как сказал бы классик. Катерина Добыткова жива и здорова, возвращается теперь домой. И кой черт занес ее в Ригу? Девинье куда-то подевался, да никто его и не ищет. Вероятно, он путешествует вместе со своей покровительницей, Катериной Власьевной. А может, просто нашел места поживописнее черезболотинских и гостит где-нибудь у новых поклонников его таланта. А оставленная на берегу одежда, может статься, вовсе и не ему принадлежала. Карпухин. Да, этого уже нет в живых. И нам доподлинно теперь известно, что он пытался шантажировать Катерину Добыткову. И тем не менее, разве не стоит доверять мнению полицейского пристава? Он, думается мне, много происшествий на своем веку повидал и знает, о чем говорит. Да и доктор следов насилия на теле голубятника не обнаружил. Произошел несчастный случай. Что же, разве с негодяями не может случиться такого? Но что-то тут есть еще. Отчего вдруг хлопочет о моем благополучии Катерина Добыткова? И почему она уехала в Ригу, бросив семью, да еще в тот самый день, когда погиб Карпухин? Почему вдруг отписала семейству все свое имущество? Нет, определенно, все эти события связаны, хоть пристав и не желает этого признать. И вот еще что не дает мне покоя. Почему Виртанен напал на Ивлина? При чем тут Зинаида? Как там сказал сегодня Петр Анисимович: cherchez la femme!»

Иван Никитич встал, прошелся по кабинету, выглянул в сад, над которым уже спускались сумерки, окрашивая западный край неба тревожными красными оттенками.

«Знать, ветрено завтра будет», – решил Иван Никитич и задвинул занавески. Неприятной была мысль, что кто-то может подглядывать за ним через окно. Он, правда, не знал, кто бы это мог быть и зачем. Разве что тот человек, что залез в медицинский кабинет к доктору Самойлову и выкрал у него обрывок Карпухинского письма. Иван Никитич засветил лампу и снова сел за стол.

«Зинаида. Я едва несколько слов с ней сказал. Но Ивлин правду написал: говорит она чисто, акцента почти не уловить. Да, она с юга, и это заметно при первом же взгляде на нее. Что еще там было, в злополучной статье? Что удовольствие было ее слушать? Что она красиво рассказывает о картинах, написанных мужем? Нет, право, тут решительно не к чему придраться. Разве что сам факт того, что Зинаида была упомянута в статье. Ведь, по словам Сладкова, и в ходе развернувшейся ссоры Виртанен потребовал, чтобы Ивлин никогда не упоминал более ее имени. Его нелюдимость, побег из Петербурга – не связано ли все это с некоей тайной? Впрочем, сам-то Тойво не скрывается от публики: выставляет картины и не возражает, чтобы в газете писали о нем. Его мастерская открыта для гостей… Так дело в Зинаиде? Но как она связана с остальными?»

Иван Никитич принялся проводить линии от фигурки Зинаиды к остальным нарисованным персонажам. Некоторые идеи у него при этом мелькали, но, пожалуй, ни одной убедительной, пока неровная линия не связала Зинаиду с Катериной Власьевной.

«А что если… – задумался Иван Никитич. – Что если Зинаида – внебрачная дочь Добытковых? Сразу заметно, что она моложе, чем Тойво. Когда она родилась, Савелий Добытков, надо думать, еще здравствовал. Что если он отправился на юг страны по торговым делам. Да, это вполне вероятно. Овец тут мало держат, а вот на юге это в обычае. Отправился он туда, чтобы закупить овечьей шерсти, и завел себе на чужбине полюбовницу, от которой прижил ребенка. Внебрачную дочь, унаследовавшую облик матери. Или же, наоборот, пока Савелий был занят делами, Катерина согрешила? А появившаяся на свет девочка, унаследовала яркие черты отца-инородца. Интересно, что Катерина и Зинаида дружны. Это все подтверждают. Что за странная дружба между молодой женщиной, вышедшей замуж за небогатого художника, и купчихой первой гильдии? Они разного возраста и занимают столь различное положение в обществе. Что может быть у них общего? Не подозрительно ли? Как там Карпухин писал в своем паскудном письме к Добытковой? «…Что это за художник и для чего он тебе потребовался?» Для чего Катерине потребовался Виртанен? Чтобы привезти внебрачную дочь к ней в Черезболотинск, помочь им сдружиться, не раскрывая девушке всей правды? Или Зинаида все знает? Может, этой тайны нельзя было раскрывать перед другими детьми Добытковых, и тут все дело в дележе богатого наследства? Может, Зинаида узнала тайну своего рождения и стала требовать долю? И поэтому Добыткова поторопилась оформить завещание? Но причем тут, хотелось бы знать, мое собственное благополучие?»

Ночью Иван Никитич спал дурно, видел обрывочные тревожные сны, ворочался с боку на бок. Утром он поднялся раньше всех и вышел к калитке, чтобы перехватить мальчишку-газетчика. Он даже пошел ему навстречу, нетерпеливо сунул монетку и почти бегом вернулся домой. На веранде он сел к столу и поспешно развернул «Листок». На первой полосе красовалась статья Ивлина. Иван Никитич не придал этому значения, судя по заголовку, там в очередной раз отстаивались какие-то права общественности. Он перевернул газетную страницу в поисках своей статьи. Она была размещена в конце. Сладков несколько сократил ее, впрочем, без особенного ущерба для замысла. Убедившись, что все