Смерть на голубятне или Дым без огня - Анна Смерчек

Статья Артемия Ивлина в «Черезболотинском листке» от 2 сентября 1900 года

Общественность требует расследования!

Со вчерашнего дня недобрые слухи беспокоят жителей Черезболотинска. В торговых лавках и у колодца, на прогулке и в гостях шепчутся горожане об очередном случае утопления в Длинном озере. Вновь, как и в прошлом году, найдена оставленная на берегу мужская одежда и обувь. В течение всего дня полиция прочесывала озеро, но никаких примечательных находок сделано не было. Осмотр берега также не дал ничего нового. Все мы, впрочем, наслышаны о коварном нраве озера с его илистым неровным дном. Не один человек сгинул уже в этих водах.

Но стоит ли грешить на водяного или русалок? Череда подозрительных открытий не может не навести на мысль о том, что исчезновение человека на озере не случайно и может иметь связь с другим произошедшим недавно в городе трагическим случаем. Впрочем, обо всем по порядку.

27 августа сего года на дворе своего дома был найден мертвым мещанин П. П. Карпухин, о чем мы подробно писали ранее. Полиция установила смерть от несчастного случая в результате падения с большой высоты. Действительно, Карпухин был заядлым голубеводом, и положение его тела указывало на то, что он мог сорваться со своей голубятни. Были извещены ближайшие родственники погибшего, и вот в наш город прибыла его сестра, в замужестве Кузякина А. М., по совету супруга своего пожелавшая выставить дом покойного брата на продажу, о чем мы также уведомляли уже в наших выпусках. Убитая горем, Кузякина едва знала, как поступить с нежданным движимым наследством: мебелью, птицами, книгами. Ваш покорный слуга не мог остаться в стороне и вызвался помочь несчастной женщине».

«Вот ведь проныра! – покачал головой Иван Никитич, ощущая уже смутное беспокойство. – Помочь он хотел, как же! Разнюхать намеревался побольше, раскопать что-нибудь скандальозное надеялся!»

«Особенно волновалась она о том, не оставил ли брат долгов. Честная женщина намеревалась непременно вернуть их, буде таковые обнаружатся. Она не раз повторила мне, что о ее покойном брате в городе должна остаться добрая память. Никаких долговых расписок отыскать в бумагах Карпухина мне не удалось, но я обнаружил весьма странные черновые записки. Они были в ящике его письменного стола, очевидно, покойный занимался ими незадолго до своей кончины».

«Не мог покойный ничем заниматься, потому что покойным он стал после смерти, а не «незадолго до своей кончины», – придрался Иван Никитич к неверно выбранному слову.

«Сложив несколько этих листков, в которых исправлений было больше, чем невымаранных слов, я смог прочитать, что Карпухин писал письмо, адресованное одной состоятельной жительнице нашего города, имени которой из уважения к ее семье я не стану покамест раскрывать. Назовем ее госпожой Д. В письме Карпухин сообщает, что знает о неких предосудительных поступках, совершенных означенной дамой совместно с неким художником. В новом свете теперь предстают перед нами события последних дней. Что связывает г-жу Д. с местным художником Виртаненом? Весьма подозрительным кажется то обстоятельство, что двор Виртанена соседствует с землей Карпухина. Но о нем ли речь в разоблачительных письмах? Как нам стало известно, в нашем городе этим летом гостил еще и некий французский художник г-н Фернан Девинье (подробнее см. в статье Купри И. Н., стр.2)».

Иван Никитич передернулся, как будто ступил в грязную лужу, но продолжил чтение:

«Один из полицейских, разыскивавших утопленника на озере, показал, что хозяева усадьбы, стоящей на берегу, заявили, будто найденная одежда могла принадлежать их гостю, художнику. Самого этого господина в последние дни никто не видел, если он и уехал, как уверяют сейчас в полиции, то отчего-то не пожелал попрощаться с гостеприимными хозяевами.

Не правда ли, тревожная складывается картина? П. П. Карпухин пишет разоблачительное письмо и вскоре неловко поскользнувшись падает с голубятни. А вслед за ним и один из возможных героев скандального письма исчезает, выпрыгнув из своей одежды на берегу озера. Желая получить комментарий, ваш покорный слуга отправился на поиски г-жи Д. Вообразите мое удивление, когда я услышал пересуды о том, что она спешно отбыла из города.

Спешу довести собранные мною тревожные вести до общественности нашего города. Халатность и равнодушие полиции не для кого не являются секретом. Пристав В. Н. Шмыг не пожелал вести расследование гибели П. П. Карпухина, приписав все несчастному случаю, так же нераскрытым останется и исчезновение г-на Девинье. Нам представляется, что злой умысел в этих двух трагических происшествиях налицо. Кто может поручиться, что злоумышленник, причастный к этим двум загадочным смертям, не рыщет сейчас по городу в поисках новой жертвы? В который уже раз мы видим, что расследование, обнаружив, что замешаны члены богатой или знатной семьи, отступает и замалчивает подозрительные обстоятельства. Общественность требует провести тщательное расследование!»

Иван Никитич сложил газету и в сердцах хлопнул ею по столу. А ведь ему приходило в голову, что дома у Карпухина могли остаться какие-то записи. Эх, надо было не пускать дело на самотек и поискать самому! И вот еще что! Тот обрывок записки, найденный в руке покойного Карпухина, который был похищен потом из кабинета Льва Аркадьевича! Уж не Ивлин ли выкрал его, если он питал такой интерес к записям Петра Порфирьевича? И откуда этот интерес? Может, голубятник уже не раз рассказывал журналисту о том, что видел со своего насеста? Все эти вопросы довольно быстро промелькнули в голове у Ивана Никитича и были сметены волной раздражения и обиды на Петра Анисимовича Сладкова. Ивлинскую скандальную статью газетчик поместил на первую полосу и дал в ней сноску на материал, собранный Купрей так, как будто Иван Никитич был у Ивлина на побегушках. Как унизительно! Газетчик втягивал его в этот скандал, делал соучастником домыслов и неоправданных обвинений в адрес пристава, и художника Виртанена, и семьи Добытковых, пусть даже в прямую и не названной.

«Надо ехать!» понял Иван Никитич и начал спешно собираться.

Он оделся с особенной тщательностью и двинулся в сторону вокзала, надеясь найти извозчика. Ему повезло скоро встретить простенького «ваньку», он уселся и начал составлять в голове оправдательную речь для самого себя. Ехать он собирался не к Сладкову, а к Добытковым. Про газетчика он решил, что более не станет иметь с ним дела.

Извозчик Ивану Никитичу попался дешевый, с худой деревенской лошадкой. Ехали небыстро, тряско, но Купря не поторапливал своего возницу. Он