Смерть на голубятне или Дым без огня - Анна Смерчек

погрузился в невеселые мысли о человеческих судьбах и о том, как безжалостно порой пересуды обывателей изображают сложные перипетии чужих жизней. От этих размышлений его оторвал пешеход, которого он нагнал, миновав уже последние черезболотинские домишки.

– Доброе утро, Иван Никитич!

Писатель встрепенулся и увидел шагающего рядом Виртанена.

– А я так задумался, что вас и не заметил! – честно признался Купря, дернув извозчика за пояс, чтобы тот остановился. – Прошу простить. Уж не в усадьбу ли к Добытковым вы держите путь?

– Вы угадали, – спокойно отвечал художник и показал Ивану Никитичу свернутую трубкой утреннюю газету, которую держал в руке. – Хочу засвидетельствовать свою непричастность к бредням, опубликованным нынче нашим щелкопером.

– Вы не поверите, но и я с тем же еду к ним! – воскликнул Иван Никитич и, подвинувшись на сиденье, пригласил:

– Не откажитесь составить компанию! Так мы быстрее доберемся до места.

Художник с сомнением посмотрел на худую лошаденку, но не стал отказываться. Как только он сел, Иван Никитич рассказал:

– А ведь Катерина Власьевна нашлась! Ой, я ведь не должен был вам говорить, что она потерялась несколько дней тому назад. Вы уж не выдавайте меня. Да, вообразите, еще в конце августа она уехала в неизвестном направлении, попрощавшись с семьей одним только письмом, чем немалый переполох вызвала. Но ничего, теперь-то все разъяснится. Меня окликнул на Покровской Борис Савельевич и рассказал, что его матушка сейчас вместе со старшим сыном направляется домой из Риги.

– Вот как? Так она ездила в Ригу? – удивился художник. – А мы-то с Зиной не понимали, почему Катерина Власьевна несколько дней назад не пришла на чай, как было у нас условлено. Я уже, впрочем, рассказывал вам, как Зиночка расстроилась тогда. Но тут ведь и мы нашли письмо от Катерины Власьевны. Оно датировано еще двадцать седьмым августа, но мы только вчера и то случайно заметили его. Признаться, у нас дома не в обычае регулярно читать местный «Листок», важных событий-то в городишке, считай, что не случается. Я заглядываю в газету только если есть минута свободного времени. Наша горничная всякий раз приносит и кладет ее на столик у двери. Сегодня вот только сразу вручила мне свежий выпуск, заметив на первой полосе упоминание моей фамилии.

– Письмо Катерины Власьевны затерялось среди не просмотренных газет? – догадался Иван Никитич.

– Да. А вот когда мы давеча с вами вернулись из лесу, я взял несколько «Листков», чтобы разложить на них грибы. И тут нашел письмо.

– И что же она вам сообщила?

– Письмо показалось нам странным, – признался Тойво. – Я еще и поэтому решил навестить Добытковых. Надеялся, они разъяснят мне, куда и почему так поспешно уехала Катерина Власьевна.

– Я не должен был вам этого говорить, поэтому молчал. Но теперь, думаю, уже можно обсуждать эту историю, раз Добыткова возвращается цела и невредима, – поделился Иван Никитич. – Ее прощальное письмо, которое она адресовала семье, вызвало среди ее близких самые разные домыслы. Они до сих пор в неведении и недоумении.

Тем временем докатили, наконец, до усадьбы. Горничная, отворившая дверь, сказала, что Марье Архиповне не здоровится, и она не принимает. Татьяна и Борис отправились в мастерского господина Девинье.

– Я знаю, где это, мы пройдем сами, – решил Иван Никитич и повел Виртанена короткой дорогой – так, как давеча провели его через парк хозяева усадьбы. Мастерская стояла с открытой дверью, изнутри доносились голоса.

«А, может, это Девинье нашелся?» – понадеялся Иван Никитич. Но в павильоне были только трое знакомых ему обитателей усадьбы: Татьяна, Борис и управляющий.

– Вы, должно быть, по поводу утренней статьи? – догадался Борис Савельевич, сразу переходя к делу после приветствий. – Возмутительная клевета!

– А ведь мы чуть сами не опубликовали в газете объявление о поисках матушки! – покачала головой Татьяна Савельевна.

– Я, пожалуй, должен вернуть вам ее фотографическую карточку, – Купря вынул из внутреннего кармана пиджака портрет Катерины Власьевны и передал его Осипу. – Я поспешил к вам с заверениями в том, что никакого отношения к домыслам господина Ивлина не имею, хоть он и ссылается на мою статью о Фернане Девинье. Я понятия не имел, что господин Сладков таким образом использует собранные мной сведения о вашем госте!

– Я тоже изрядно удивлен тем, что Ивлин приплетает меня к этому делу, – сказал Виртанен. – Статья написана без всякой логики, как будто только с целью бросить тень на известных в городе людей. Со своей стороны, хочу засвидетельствовать, что никаких тайных договоренностей с Катериной Власьевной я не имел. А давеча я прочел затерявшееся письмо от нее и узнал, что она в отъезде. Письмо оставило меня в некотором недоумении, так что я решил зайти к вам.

– Господа, мы видели эту статью, – кивнул Борис Савельевич. – Она и нам показалась какой-то путанной. Этот Ивлин, толком не разобравшись, задел, кажется всех, в особенности же полицейского пристава.

– Но мы рады, что вы здесь, – проговорила Татьяна Савельевна. – Прочитав статью, мы решили с Борей прогуляться и проверить, не появился ли Девинье. Что до погибшего голубятника, так мы едва знали его. Он приходил как-то показывать своих птиц и предлагал купить, да мы отказались. У нас нет голубятни в усадьбе. Но вот то, что в статье сказано о французском художнике – это прямо касается нас. Ах, поскорее бы он объявился! Это сразу бы положило конец всем слухам.

Тем временем Тойво с живым интересом осматривал расставленные вдоль стен живописные полотна.

– Что вы скажете, дорогой господин Виртанен? Как вы находите эти работы? – спросила Татьяна, следуя за ним от одной картины к другой.

– Я вижу их впервые, – задумчиво проговорил художник. – Хотя это направление в живописи мне знакомо.

– Там есть еще рисунки на столе, – подсказал Борис. – И даже копия портрета, который вы писали с нашей Танечки.

– Вот как? Любопытно! – удивился Виртанен, прошел к столу и стал перебирать лежавшие там листы. Лицо его делалось все более задумчивым, он молчал. Татьяна и Борис, зная, по всей видимости, что художник неразговорчив, быстро отчаялись дождаться его мнения по поводу таланта Девинье и вернулись к обсуждению статьи Ивлина. Но Иван Никитич исподволь продолжал наблюдать за Виртаненым. Ему казалось, что художник все еще желает высказаться, но что-то как будто мешает ему. Тойво нашел копию портрета, о которой шла речь, взял лист, поднял к свету и принялся изучать рисунок с особенным вниманием.

– Как вы находите эту копию? Вы не знали о том, что Девинье ее сделал? – спросил Иван Никитич, стараясь разгадать мысли художника.

– Я не знал, – покачал головой тот. – Это весьма любопытно. Взгляните, вот здесь