Смерть на голубятне или Дым без огня - Анна Смерчек

Иван Никитич присмотрелся и нашел, что рука нарисована недостаточно тщательно. Впрочем, надо было принять во внимание, что портрет был написан масляными красками, а копия выполнена в карандаше. Тойво мельком взглянул на Ивана Никитича и тут же сам ответил на свой вопрос:

– Впрочем, откуда вам знать. Простите. Да, копия недурна. Только вот…

– Только вот что? – не понял Иван Никитич. Тойво нахмурился, снова покачал головой, стал брать со стола листок за листком и со всем вниманием рассматривать их. Наконец, его лицо прояснилась, он вдруг улыбнулся.

– Скажите, Тойво, вам как будто что-то открылось, – тихо, чтобы не услышали брат и сестра Добытковы, спросил Иван Никитич. Виртанен тоже оглянулся на них, снова улыбнулся и покачал головой.

– Это весьма любопытно.

– Что именно?

Виртанен оставил вопрос без ответа, вернул рисунки на стол, затем с интересом изучил лежавшие там инструменты и материалы художника: его кисти, краски, еще какие-то скребки и флаконы с жидкостями, о назначении которых Иван Никитич имел весьма смутное представление. Затем Виртанен еще раз осмотрел живописные работы, и на этот раз удовлетворенно кивнул:

– Да, это хорошо. Весьма и весьма недурно!

Лицо его светилось искренним удовольствием.

«Стало быть, он не ревнив и не завистлив, – решил про себя Иван Никитич, ощущая теплую волну облегчения. Ему не хотелось думать плохо о Виртанене. – А ведь я в какой-то момент обдумывал, не мог ли Тойво утопить француза. Вот ведь ерунда какая! И как приятно видеть, когда успехи товарища по ремеслу бывают встречены таким вниманием и отмечены по заслугам. Правда было что-то странное…»

Додумать эту мысль Иван Никитич не успел, потому что настало время новых заверений в непричастности к Ивлинскому поклепу. Разговор получался нервный, впрочем, брат и сестра Добытковы не были склонны подозревать или обвинять ни Купрю, ни Виртанена. Решено было не предпринимать покамест никаких решительных действий и дожидаться возвращения Катерины Власьевны, которая, по всем подсчетам, должна была прибыть уже назавтра. Приняв решение, все немного успокоились.

Татьяна Савельевна пригласила гостей выпить чаю в усадьбе. Пошли обратно через парк, и когда уже можно было различить выходящую на озеро веранду, среди древесных стволов замелькала полицейская форма.

– Что это, господа? Зачем тут снова полиция? – спросила Татьяна. В ее голосе слышалось лишь недовольство потревоженного в своем доме человека – ни страха, ни даже, пожалуй, интереса.

– Ума не приложу! – безмятежно ответил Борис. – Может, наконец, Фернан Девинье отыскался?

«Они вовсе не волнуются, – отметил Иван Никитич. – Похоже, эти Добытковы ни в чем не были замешаны, а стали только жертвами обстоятельств. Но для чего, правда, здесь полицейский?»

Городовой, козырнув, передал приказ:

– Господину Тойво Виртанену велено проследовать в участок для дачи показаний.

Татьяна Савельевна тотчас принялась утешать художника, заверяя, что это какая-то ошибка и во всем виновата, без сомнения, клеветническая статья в утренней газете. Борис Савельевич громко возмутился, обещав прислать в участок своего поверенного и подать жалобу на «Черезболотинский листок». Осип Петрович молчал. Иван Никитич пожал Тойво руку и пожелал не терять самообладания, потому как скоро все разрешится. Сам же Виртанен сохранил на лице невозмутимое выражение, поблагодарил всех и попрощался так, словно отбывал вслед за городовым по собственной воле.

Иван Никитич, неожиданно для себя, потерял всякий интерес к чаепитию, извинился перед хозяевами усадьбы, отказавшись даже и от коляски, и отправился пешком обратно в город.

Глава 19,

в которой доктор и писатель спешат на выручку к художнику

Был почти полдень. Легкие облака быстро летели по небу, то застилая солнце, то внезапно высвобождая его из плена, и тогда коротко и ярко вспыхивало влажное поле, линия леса и крыши домов вдалеке. Ветер, не сильный, но настойчивый, дул Ивану Никитичу в спину, словно подгоняя его скорее вернуться в город.

«Пойти что ли к Сладкову? – думал он, шагая своей забавной детской походкой по дороге. – И что я ему скажу? Мою статью он опубликовал, гонорар выплатил. Могу ли я ставить ему на вид, что он печатает клевету? А есть ли у меня доказательства? Нет, решительно никакого смысла идти сейчас к Петру Анисимовичу. Еще застану там Ивлина. Тогда придется и мне по примеру Виртенена хорошенечко встряхнуть этого бумагомараку. Но что же Тойво? Видать, и полиция считает его замешанным в этом деле…»

Не хотелось Ивану Никитичу и домой. Он чувствовал, что за работу сейчас не сядет, не сможет собрать мысли. Останется только бродить по дому под укоризненным взглядом Лидушки.

«Хотелось бы сейчас пропустить рюмочку, чтобы немного отдохнуть после пережитого волнения», – признался себе Иван Никитич. Он поглядел на часы, покачал головой и принял непростое решение отложить распитие напитков хотя бы до вечера. А чтобы укрепиться в этом решении он, войдя в город, направился сразу к больнице, где надеялся застать доктора Самойлова.

Лев Аркадьевич, действительно, был на месте, в приемном кабинете. Он сидел над толстым медицинским справочником с карандашом в руке.

– Вот, Иван Никитич, пока выдалась свободная минута, освежаю в памяти методы лечения болезней, проистекающих от переохлаждения. Еще неделя-другая и зарядят дожди, а там и заморозки начнутся по ночам. Особенно ребятишки легко простужаются. У наших-то черезболотинцев рецепты простые: редька, мед да клюква. Пользы этих народных средств я не отрицаю, но бывает, что такого лечения недостаточно. Вот в прошлом феврале в соседней деревне дикий случай был… Да, впрочем, не хочу и рассказывать.

– Как угодно, – вздохнул Иван Никитич, опускаясь на приемный стул и кладя шляпу на колени. – А какие новости о пропавшем обрывке Карпухинского письма? Не нашли того, кто за ним сюда залез?

– Не нашли, – покачал головой Лев Аркадьевич. – Да и как его найдешь? По каким приметам? Этот обрывок, надо полагать, воришка сразу и уничтожил. Долго ли? Спичкой чиркнул – и готово. Так что уличить этого человека теперь уже никак невозможно.

– А я грешным делом подумал, уж не Артемий ли Ивлин влез к вам тогда за этим обрывком. Вы читали его утренний пасквиль? Добытковы собрались на «Листок» в суд подавать за клевету.

– Вот и правильно, давно пора, – строго кивнул Лев Аркадьевич. – Петр Анисимович человек мягкий. Ивлин много власти над ним взял. Боюсь, не подумывает ли Сладков выдать среднюю дочь замуж за журналиста. Если это случится, то на Ивлина и вовсе управы не будет, газета станет, считай, что его собственной.

– Ах вот даже как? – расстроился Купря. – Я б этом не слыхал.

– Становлюсь невольным собирателем сплетен, – вздохнул Самойлов. – Хотя и