Танец теней - Яков Осканов

Пятнадцатое августа

Мой дорогой друг!

Сегодня к нам приехали гости. Их было трое. Я очень обрадовалась, так как соскучилась по людям. Папа сказал, что это полицейские из Тальминска, которые приехали по делам. Главным был офицер в форме, с ним ещё два помощника. Они разговаривали с папой на крыльце, потом все прошли в кабинет. Папа сказал, что у него много хлопот, и велел мне не тревожить его.

Мне было любопытно, и я наблюдала за полицейскими из окна. Один из мужчин рассматривал озеро, другой ходил по саду, а офицер всё время что-то записывал в свой блокнот. Мне почему-то показалось, что папа встревожен, но старается этого не показывать.

Шестнадцатое августа

Мой дорогой друг!

Сегодня Павел Алексеевич, офицер, разговаривал со мной. Он спросил, спокойно ли мы живём в Ирие и не видела ли я кого-нибудь постороннего возле дома. Ещё спрашивал про слуг и про Фёдора. Я ответила, что ничего странного не замечала. Но всё это показалось мне странным — ведь папа занимается заводами, и какие у нас могут быть дела с полицией?

Когда я рассказала об этом папе, он сказал, что урядник просто выполняет свои обязанности, и они ищут беглых каторжан. Но беспокоиться не стоит.

Но я всё же беспокоюсь. Ведь мы остались втроём. А что если беглецы придут к нам в Ирий? Но лишний раз не хочу спрашивать папу. Он всегда знает, что делает. И раз говорит, что не нужно переживать, я постараюсь не думать об этом.

Семнадцатое августа

Мой дорогой друг!

Сегодня полицейские уехали. Дом сразу стал тихим. Я стояла на крыльце и смотрела, как они едут через луг. Папа стоял рядом. Он сказал, что всё позади и теперь мы можем спокойно жить дальше. Я кивнула, но радости не почувствовала.

Когда мы сюда приехали, мне казалось, Ирий — волшебный терем, и мы живём в сказочном царстве, где много счастливых людей. А мой папа — мудрый царь, который тут правит. А сейчас мы совсем одни.

Август Альбертович выглядит усталым и рассеянным. Он стал редко улыбаться и почти не занимается со мной. Ещё больше изменился папа. Он часто злится, хоть и скрывает это, а иногда я замечаю, что он следит за мной, когда думает, что я этого не вижу.

Я тоже чувствую себя странно. Хоть вода из озера и лечит мои приступы, всё как-то изменилось. Озеро стало страшным, и мне кажется, я слышу из него голос, будто оно со мной разговаривает. А иногда мне кажется, будто дом тоже говорит со мной. Это совсем не так, как когда я вижу маму, но всё же странно.

Мне было непонятно: очевидно же, что усадьба пришла в упадок. Да, ничего уголовного в ней, похоже, не происходило. Но пропало много народу — слишком много, чтобы не начать тревожиться.

Три женщины умерли от болезни. Их мужья пропали. Да, мне известны причины смерти работников, но Стужину-то они известны не были!

В доме остались он, дочь и профессор. Что с управляющим — непонятно. Его не встретил ни Фёдор, когда бежал из Ирия, ни урядник со своими помощниками. Конечно, Дмитрий Трифонович мог бы и не афишировать своё прибытие в Тальминск, но он уже прилично задерживался к тому моменту — вдвое дольше ожидаемого срока. Не думаю, что Стужин держал бы возле себя настолько нерасторопного человека. Поэтому, скорее всего, и с управляющим тоже приключилась беда.

Но почему же тогда Михаил Николаевич не воспользовался случаем и не уехал с полицейскими, прихватив с собой профессора и дочь? Почему сам не поехал в город и не уладил дела? Что же держало его в Ирии — обезлюдевшем и медленно приходящем в запустение?

Девятнадцатое августа

Мой дорогой друг!

Сегодня я проснулась от того, что болела голова. Мне было плохо, но не так, как во время приступов. Никаких голосов я не слышала и ничего странного не видела. Просто казалось, что голова лопнет, будто её распирает изнутри.

Я ничего не могла делать, просто лежала в постели и терпела. Пришёл папа и увидел, как я мучаюсь. Он тут же принёс мне воды из озера, и боль почти сразу ушла. Точно как у него. Может, мы чем-то заразились вместе. Хоть бы Август Альбертович не заболел. Он такой старый, что может слечь.

Папа спросил, стало ли мне лучше. И я ответила, что да. Думала, он обрадуется, но он остался серьёзным и долго смотрел мне в глаза. Мне даже стало не по себе от его взгляда. Я спросила, почему он так смотрит? А он улыбнулся и сказал, что я всё выдумываю и смотрел он обычно. Может и так.

Весь остальной день прошёл отлично. Сейчас уже ночь и я пишу эти строки в прекрасном самочувствии. Ах, как же замечательно быть здоровой!

Двадцать восьмое августа

Мой дорогой друг!

Сегодня у меня снова разболелась голова. Я пришла к Августу Альбертовичу за водой, но он сказал, чтобы я сходила к отцу и поговорила с ним. А до тех пор он не может дать мне воды.

Я нашла папу и спросила, что стряслось и почему мне нельзя принять порцию воды, ведь у меня болит голова. Он сел рядом и долго молчал. Потом сказал, что я должна быть сильной и обходиться без неё. Я удивилась и спросила, почему, ведь она же помогает.

Он ответил, что раньше тоже так думал, но теперь понял — вода не лечит, а только делает нас слабыми, мы привыкаем к ней, но болезнь наша от этого лишь усиливается. Я не сразу поняла, что он имеет в виду. Хотела возразить, но поняла, что он прав, голова действительно с каждым приступом болит сильнее.

Папа сказал, что всё скоро закончится, и мы уедем. Только нужно немного подождать и потерпеть, не прикасаясь к воде.

Я пообещала, что попробую, хотя не знаю, смогу ли. Боль усиливается. Я пишу, и перо дрожит в руке. Не знаю, смогу ли я дотерпеть даже до завтра.

Двадцать девятое августа

Мой дорогой друг!

Сегодня мне очень плохо. Голова весь день болит так сильно, что кажется, она сейчас лопнет. Даже глаза больно открывать. Я просила у папы воды, но он не дал. Сказал, что нужно терпеть, и если я выдержу, то болезнь отступит. Я стараюсь слушаться, но не могу больше терпеть. Август Альбертович тоже приходил. Он долго говорил с