Танец теней - Яков Осканов

Второе июля

Мой дорогой друг!

Сегодня в доме стало очень тихо. Никто не говорил громко, и ходили все на цыпочках. Папа сказал, что мне лучше оставаться в комнате и читать. Я пыталась, но буквы плыли. Потом вдруг стало жарко и тесно в голове, будто кто-то налил неё что-то горячее, и оно распирало голову изнутри. Я прилегла отдохнуть и, наверное, опять случился приступ.

Когда пришла в себя, у кровати сидел папа. Он сказал, что всё прошло, и дал мне воды. Я выпила — она была всё такой же тёмной и бодрящей.

Я слышала как внизу Савелий и Иван о чём-то громко просят Августа Альбертовича. Я спросила у папы, что случилось. Он сказал, что ничего особенного и это взрослые дела. Так всегда говорят детям, когда случается беда. Но я уже не ребёнок.

В доме всё время пахнет лекарством. Мне кажется, будто стены слушают нас. Я очень старалась не думать о плохом, но всё равно страшно. Если бы мама была здесь, она бы меня обняла. Папа всё время занят. И только ты всегда готов выслушать.

Четвёртое июля

Мой дорогой друг!

Я не могла писать вчера. Не было никаких сил. И хоть папа и пытается меня уберечь от бед, что приключились у нас, но я уже не маленькая и всё понимаю.

Позавчера умерла Ганна, жена Степана. Она всегда улыбалась, когда приносила мне завтрак и рассказывала своим смешным говором про деревню, где она родилась.

А вчера умерли Марфа и Дуня. Папа, профессор и Савелий с Иваном делали всё возможное, но не смогли спасти их.

Дом стал каким-то пустым. Весь день мне казалось, что вот сейчас кто-нибудь позовёт меня на кухню, но там было тихо. Папа сказал, что мы обязательно должны быть на похоронах, и мы с профессором вышли к берегу озера. Там уже приготовили места для могил — три ямы и три холмика рядом друг с другом.

Я старалась не плакать, но всё внутри дрожало. Потом у меня снова случился приступ. Земля стала качаться, а в голове зазвучали голоса. Я не помню, как меня довели до кровати. Я видела лицо мамы. Она о чём-то говорила мне, но у меня не получалось разобрать слова. Потом мне дали воды, и я провалилась в сон.

Сегодня утром мне уже лучше, только очень грустно. Я всё думаю о наших женщинах — они были добрые и всегда помогали мне. И теперь их нет.

В Ирий пришла смерть. Я так и не смог понять, что за болезнь привела женщин к столь мучительному и страшному финалу. Конечно, можно было бы подогнать описания профессора и Сони под симптомы какого-нибудь диагноза. Я не мог припомнить ни одной клинической картины, в точности совпадавшей с известными фактами. Впрочем, ни Соня, ни профессор не являлись докторами, а потому не могли знать, как правильно проводить осмотр, и могли проглядеть что-то существенное.

А может, Ирий столкнулся с какой-то пока неизвестной медицине инфекцией? Лично мне показалось странным, что женщины поправились, а потом снова слегли. Я не мог припомнить точно такого же течения болезни из тех, о которых знал.

Как это трактовать? Они дважды заразились одной болезнью? Или заразились двумя разными? Или это такое необычное течение одной болезни?

Также оставалось непонятным, где находился источник этой смертельной заразы? Почему заражались только женщины, но не заразилась Соня? И инфекция ли это? Может отравление? Какой-нибудь гриб, похожий на привычный, но ядовитый. Догадок было много, из-за отсутствия фактов было невозможно выстроить стройную гипотезу. Поэтому я просто продолжил чтение.

Седьмое июля

Мой дорогой друг!

Вчерашний день начался как самый обыкновенный. Утром я занималась с профессором химией, чтобы мой ум не ленился, пока мне не найдут преподавателей и не привезут их в Ирий. Папа считает, что любые занятия полезны, и голова не должна простаивать без дела. После занятий мы обедали с профессором вдвоём, потому что папа ещё с утра ушёл в тайгу охотиться.

Потом где-то далеко в тайге что-то прогремело. Один раз, потом ещё и ещё. Это было не похоже на гром — слишком глухо, как будто под землёй. Мы переглянулись, профессор сказал, что, может быть, камнепад, и пошёл к окну.

Я тоже встала, но не успела подойти — мне вдруг стало странно. Всё вокруг померкло, и я услышала гул, как будто вода заливает голову. Потом — ничего.

Очнулась уже сегодня утром. Папа сидел рядом, сказал, что я упала в обморок и теперь всё позади. Голова болит, и, когда закрываю глаза, передо мной вспыхивает тот свет — ослепительный, белый, будто кто-то зажёг солнце внутри меня. Профессор зашёл утром и спросил, как я себя чувствую. Я сказала, что хорошо, но это неправда. Мысли путаются и я ловлю себя на том, что временами теряю себя, будто сплю наяву.

Мне снова дали воду, и к вечеру стало легче. И я смогла сделать в тебе эту запись. Спокойной ночи!

Восьмое июля

Мой дорогой друг!

Сегодня мне снова было скучно. Все заняты своими делами, а мне нельзя далеко уходить. Папа заперся у себя, профессор целый день пишет, и в доме так тихо, что слышно, как тикают часы. Я сидела у окна и думала, почему приступы возвращаются, если вода так помогает. Пошла к профессору. Он, как всегда, всё записывает в свой блокнот и только изредка улыбается.

Я спросила, нельзя ли пить воду понемногу, чтобы болезнь не возвращалась. Ведь если она помогает, то почему бы не принимать её каждый день? Он сказал, что нужно быть осторожным, и что нельзя злоупотреблять лекарством, пока не знаешь, как точно оно работает. Мне кажется, он просто боится. Он всё время говорит «надо подождать», а я устала ждать. Я ведь чувствую, как вода делает меня сильнее. Мои приступы исчезают и кажется, сама земля поёт у меня под ногами. Я ведь хочу такую малость — быть как все.

Наверное, я говорила слишком горячо или резко. Когда я уходила, Август Альбертович выглядел смущённым. А я злилась на себя, что не сдержалась и наговорила всего.

Тринадцатое июля

Мой дорогой друг!

Сегодня утром я жутко перепугалась. Я уже проснулась, но всё не могла заставить себя подняться с кровати. Вдруг всё задрожало — стены, пол. Пока я соображала, что делать прибежал папа. Он сказал, что это землетрясение и что нужно немедля выйти из дома.

Я замешкалась, так как