Танец теней - Яков Осканов

Толчки прекратились. Папа разрешил мне переодеться. Потом мы все пошли к озеру. Взрослые боялись, что с ним могло что-то случиться. Я, правда, не поняла что. Но это и не важно. Оно было на месте.

Этот день, похоже, запомнится мне надолго. Вечером перед тем как тебе написать думала, что столько страшного произошло в Ирие. Мы только начали жить, а я уже не узнаю наш новый дом. Может это землетрясение какой-то знак?

Семнадцатое июля

Мой дорогой друг!

Сегодня папа проспал весь день. Я не помню, чтобы он когда-нибудь так долго спал. Утром он выглядел усталым и почти не разговаривал. Август Альбертович сказал, что папа переутомился и ему нужно отдохнуть.

Я заходила к нему несколько раз — он лежал спокойно, будто просто очень крепко спит. Оставила на тумбочке у кровати ему стакан воды, вдруг проснётся и захочет пить.

В доме стараются говорить вполголоса, чтобы не мешать ему. Профессор уверяет, что всё в порядке, но я всё равно тревожусь. Ладно, буду спать. Утро вечера мудренее, как говорила мама.

Несмотря на спокойный тон записей, я не мог не заметить, что из них ушла детская восторженность местом и их жизнью. Заметки стали появляться реже, в них пусть и не совсем, но по большей части исчезло радостное описание бытовых сцен, и проступила хроника происшествий и тревожных раздумий Сони.

Двадцать первое июля

Мой дорогой друг! Сегодня папа показал мне место, о котором я раньше ничего не знала. Он сказал, что я уже достаточно взрослая, чтобы знать об этом, и велел никому не рассказывать — даже профессору.

Мы спустились в подвал. Там папа провёл меня комнату, где хранилось вино. Оказывается, один из шкафов с бутылками может сдвигаться в сторону, и за ним есть потайная дверь! Совсем как в книгах о приключениях!

Папа открыл её необычным ключом, за ней была небольшая комната, только без окон. Там стояли стол, стулья, лампа и даже кровать. А в шкафу были запасы еды. Папа сказал, что если когда-нибудь в доме случится беда и его не будет рядом, я должна спуститься туда и запереться изнутри. Я спросила — какая беда может быть? Он ответил, что «никакой», просто открыл мне этот секрет на всякий случай.

Мне стало не по себе. Я стояла рядом и чувствовала, что папа теперь другой — не такой, как прежде. Он был спокоен, но мне всё равно было немного страшно. Когда мы вышли, он попросил меня никому об этом не говорить.

А ещё в комнате есть другая дверь. За ней длинный тёмный подземный ход. Мы прошли по нему и вышли на поляну в лесу за лугом. Дверь в земле так хитро замаскирована, что никогда не догадаешься где вход.

Думаю об этом весь день. И никак не могу выбросить из головы. Зачем папе понадобилась эта секретная комната?

А вот это было уже интересно. Я ещё не осматривал подвал. Но теперь был уверен, что если там и найдётся что-нибудь интересное, то оно будет находиться в той самой секретной комнате.

В отличие от Сони мне её назначение казалось вполне понятным. Стужин не хотел окружать себя подобием личной гвардии, однако в столь отдалённых от цивилизации местах подобная мера предосторожности выглядела совершенно оправданной.

В случае набега на усадьбу разбойников, прельстившихся богатством хозяев, или случайном прибытии в Ирий беглых каторжан, или столкновения с местными жителями, иметь убежище и секретным запасным выходом было как раз в духе предусмотрительного промышленника.

Нужно будет первым делом заняться поисками этого места, тем более, в остальных местах ничего интересно не нашлось. Хотя, я ещё не был на чердаке. Но не особо надеялся, что найду там что-то полезное для своего расследования. Впрочем, рано делать выводы, пока дневник не дочитан.

Двадцать восьмое июля

Мой дорогой друг!

Утром пришла поздороваться с папой, а он лежал на диване в кабинете. Сказал, что у него болит голова, и просил, чтобы в доме было потише. Я принесла ему воды, но он только поблагодарил и ничего не выпил. Я не помню, чтобы видела, как папа болел. Даже не думала, что он может болеть. От этого теперь странно, и не знаю что делать.

Весь день читала книгу "Таинственный остров". Так увлеклась, что опомнилась только вечером. Пошла проведать папу и увидела, что лучше ему не стало. Он не ужинал, лежал в темноте и просил не зажигать лампу. Мне хотелось остаться с ним, но он велел идти спать. Надеюсь, завтра он поправится.

Двадцать девятое июля

Мой дорогой друг!

Когда проснулась, первым делом пошла к папе. Он всё ещё был в кровати, но улыбнулся мне и сказал, что ему лучше. Но, если бы ему, правда, было лучше, он бы не лежал так поздно, ведь он встаёт рано.

Я не знала, чем ему помочь, но тут меня осенило! Я пошла к озеру, набрала воды и принесла ему. Подумала, раз мне помогает, вдруг поможет и ему.

Папа долго смотрел на меня, а потом выпил и похвалил за находчивость. И ты не поверишь, почти сразу у него прошла голова! Он вышел к завтраку такой же бодрый и весёлый как всегда! Я так счастлива! Ведь, честно говоря, я испугалась. Вдруг это какая-то болезнь, вроде той, от которой умерли женщины? Не хочу даже думать об этом!

Второе августа

Мой дорогой друг!

Сегодня утром Фёдор не пришёл с нами завтракать. Его нигде нет. Пропал наш конь Мамай. Папа сказал, что, должно быть, конюх ушёл в лес и задержался, но говорил он это как-то неуверенно.

Профессор выглядел озабоченным, но ничего не сказал. А папа, наоборот, говорил много. И я сразу поняла: он старается меня успокоить. Он сказал, что всё в порядке, и он уже послал Дмитрия Трифоновича в город — нанять новых работников и найти учителя для меня.

Я верю папе, но всё равно тревожно. Он часто молчит, долго сидит, глядя в окно, а когда я спрашиваю, почему он такой грустный, он улыбается и говорит, что просто устал. Но мне кажется, он не говорит всей правды и не хочет меня тревожить. Мы остались втроём, и наш большой дом стал от этого казаться пустым и неуютным. Быстрей бы приехали