Смерть на голубятне или Дым без огня - Анна Смерчек

дом ее отца и трех старших братьев. На счастье, они приняли помощь, и девочка стала выздоравливать. Ее отец, надо думать, был благодарен за привезенное лекарство, но привечал меня прежде всего как товарища того купца, с которым я приехал. Он был заинтересован в торговых делах, и считал правильным оказать внимание и мне, спутнику его будущего торгового партнера. Вся эта история длилась долее месяца. Я ждал, пока мой товарищ тронется дальше, но он был пока вполне удовлетворен открывшимися перспективами и не спешил. Не спешил и я. Опущу детали моей «дикой» жизни и перейду, пожалуй, к финалу истории. Теперь уже рассказ не займет много времени.

Часто навещая дом той самой любознательной девочки, о которой я говорил вам, и изучив азы местного языка, я начал понимать, что в доме этом царит разлад. Отец и братья собрались выдать эту совсем еще юную девушку замуж за богатого старика, славящегося своим дурным нравом. Я был поражен жестокостью царивших в тех краях обычаев, но не собирался вмешиваться, как ни разрывалось от сочувствия мое сердце. Тем более, я знал уже, что мой товарищ теперь был вполне удовлетворен переговорами и собирался возвращаться в Петербург. У нас уже и железнодорожные билеты были куплены и было все договорено с экипажами. Я сердечно простился с горцами, давшими мне столько впечатлений и идей для будущих холстов. Я был всецело погружен в новые прожекты, мечтал о выставках своих работ, газетных статьях, воспевающих живописца, открывшего зрителю недоступные раньше окраины империи и, как знать, может даже, правительственных наградах. Повторюсь, господа, я был очень молод, неопытен и наивен.

Художник снова замолчал.

– И что же произошло? – не выдержал Иван Никитич, от волнения выпивший уже изрядно и не на шутку переживающий. Он как будто забыл, что художник сидит сейчас перед ним живой и невредимый и, хотя догадывался уже, что за девочка была выведена в рассказе, все же волновался так, словно не знал ее дальнейшей судьбы.

– Мы собрались в дорогу, и горцы устроили застолье в честь нашего прощания. Дальше путь наш лежал до города, где была ближайшая железнодорожная станция. Мы добрались туда в экипажах и заночевали на постоялом дворе. А на утро нашли у нашего порога ее. Ту девочку. – Тойво теперь говорил отрывисто и взволнованно, так, словно снова переживал все события тех дней. – Давайте с этого момента я буду называть ее Зинаидой. Ее настоящее имя звучало, как вы догадываетесь, иначе, но было созвучно с этим. Она не плакала, но ее черные глаза горели отчаянием и решимостью. Одежда была изорвана. Зинаида на сбивчивом русском языке поведала нам, что ее отец назначил дату свадьбы. Она наперекор принятым обычаям отказалась выходить за старика, и была жестоко наказана. В отчаянии она сбежала из дома и приложила усилия, чтобы отыскать нас в городе. Я с трудом мог представить себе, как она умудрилась преодолеть пешком такое расстояние. Она все повторяла, как жалеет, что по дороге, в горах ее не разорвал дикий зверь и уверяла, что лучше сведет счеты с жизнью, чем вернется к семье. Более того, отец и братья пригрозили ей смертью, если она ослушается. Сначала я не поверил девушке. Я все еще видел в ней напуганного неразумного ребенка. Но мой товарищ, который, надо признать, был опытнее меня и сумел больше узнать о местных обычаях, подтвердил ее слова и уверил меня, что такой исход вполне возможен. Я был возмущен. Я был юн. Я читал много приключенческих книг. И повел себя дальше так, как должен был бы поступить герой романа Вальтера Скотта или кто там еще писал о подобных похождениях.

– Фенимор Купер, – предположил Иван Никитич, но Лев Аркадьевич дернул его за рукав, чтобы писатель не мешал взволнованному повествованию.

– Не знаю, что нашло на меня. Светило солнце, мир казался огромен и прекрасен, а горцы с их дикими нравами должны были совсем скоро остаться где-то далеко позади. Я уговорил своего товарища спасти девушку. Он согласился, хоть и крайне неохотно, словно предвидя ожидавшие нас несчастья. Мы нашли для Зинаиды одежду и нарядили ее мальчиком. Заливаясь слезами, она обрезала свои длинные черные косы, фигурка у нее был тоненькая, и свободный, с чужого плеча сюртучок скрыл все, что нужно было спрятать. Наш побег удался на славу, если кто и преследовал нас, то мы не видели этого. Тем не менее, мой приятель был настороже и не советовал мне возвращаться в Петербург. Сам он тоже решил ехать теперь в Москву. Он был уверен, что мы попадем под подозрение горцев, ведь побег девушки совпал с нашим отъездом. Мой товарищ не раз повторял мне, что я должен молчать о ее побеге и, случись кому-нибудь пристать с расспросами, все отрицать. Мне было все равно, и мы втроем отправились в первопрестольную. С Зинаидой мы обращались так, как будто она была мальчиком, взятым на обучение к моему товарищу, не забывая при этом, что перед нами была очень юная девушка. Как можно скорее мы отыскали маленький частный пансион, в котором одна достойная пожилая дама воспитывала нескольких девиц, в том числе инородческого происхождения. Это было лучшим решением: там Зинаида быстро училась русскому и даже французскому языкам, вышивке, игре на фортепиано и манерам – всему, что полагается знать и уметь воспитанной барышне. Мы взяли на себя оплату ее обучения, но, по настоянию моего товарища, не навещали беглянку. В будущем она могла бы найти место гувернантки, компаньонки или учительницы, и сама зарабатывать себе на жизнь. Мы же с моим товарищем поспешили выкинуть это приключение из головы и занялись каждый своим делом: он – торговлей, я – живописью. Я работал над целой серией холстов, посвященных моему южному путешествию.

Домой я не торопился, зная, что отец сразу заведет разговор о том, чтобы я взялся за управление делами его предприятия. Я лелеял надежду приехать в Петербург с выставкой, непременно иметь успех и доказать отцу свою состоятельность на выбранном поприще. Но прошло два месяца, и вдруг я получил известие о кончине моего батюшки. Конечно, я тут же помчался домой. Теперь мне уже не было нужды возвращаться в Москву и нанимать там квартиру и мастерскую: я сделался наследником дела и квартиры отца. Но в вдогонку мне прилетели еще более тревожные известия из Москвы. Мой товарищ – тот, с кем я совершил путешествие на юг – стал жертвой разбойного нападения и был убит. Пораженный этим новым несчастьем, едва похоронив отца, я