Стремление убивать - Марина Андреевна Юденич

Теперь в бывшей прихожей разместились гардероб, регистратура и даже крохотный аптечный киоск, предмет особой заботы главного врача. Евгений Яковлевич героически и почти всегда успешно сражался с аптечным начальством за право пациентов диспансера приобретать в его аптеке здесь же прописанные лекарства и непременно — по доступным ценам.

Начальство ругалось, потрясало ведомственными инструкциями и… шло навстречу доктору Керну.

Оно тоже все хорошо понимало.

Общему капризно-слякотному настроению сегодня оказались подвержены даже старые ступени вестибюля.

Нижняя немедленно недовольно закряхтела, едва только Евгений Яковлевич ступил на нее, вторая — жалобно скрипнув, неожиданно ощутимо прогнулась под его ногой, готовая вроде бы вот-вот переломиться посередине.

— Этого только не хватало! Плотнику — дай Бог! — управиться с оконными рамами… — Доктор присел на корточки, пытаясь понять, насколько реальна угроза. — Вот незадача! А ступени, надо думать, последний раз ремонтировали не позднее 1913 года, — невесело усмехнулся он, низко склоняясь к полу — Евгений Яковлевич был близорук, но очков не носил, полагая, что пациенты больше доверяют доктору, если хорошо видят его глаза. Трещина оказалась довольно широкой. Из нее неожиданно, словно вырвавшись откуда-то из неведомых, давно замурованных подвальных глубин старого дома, отчетливо донесся запах тления, сырой и гнилостный. «Боже правый, прямо как из могилы!» — тоскливо, с каким-то тягостным ощущением подумал доктор. Но уже в следующее мгновение забыл об этом: из окошка регистратуры к нему обратилась пожилая женщина:

— Доброе утро, Евгений Яковлевич!

— Доброе ли?! Вашими бы устами, Людмила Петровна! — отоззался главврач, легко поднимаясь и на всякий случай перешагивая через третью, верхнюю ступеньку. — Большая запись сегодня?

— Не то слово, доктор! Прямо столпотворение какое-то.

Рабочий день начался.

Он наскоро заскочил к себе, подписал какие-то бумаги, ответил на телефонный звонок и почти бегом помчался вниз, где в одном из обычных врачебных кабинетов ежедневно принимал больных.

Пожилая регистраторша нисколько не преувеличила: узкий темный коридор был забит народом.

Может, вместо стульев поставить лавки, тогда большинство будет по крайней мере сидя дожидаться своей очереди? Это ведь совсем не годится: люди стоят часами…» — озабоченно подумал доктор Керн, протискиваясь через толпу, оживленно загудевшую при его появлении, машинально отвечая на приветствия и какие-то одинаковые, вечные вопросы, с которыми непременно осаждали его в коридоре самые нетерпеливые и нервные пациенты.

Прямо у двери кабинета взгляд его вдруг споткнулся, зацепившись за бледное, застывшее, словно неживое лицо. Женщина — а странное это лицо было женским — казалась совершенно безучастной ко всему происходящему, что заметно выделяло ее в сутолочной толпе. Но главной отличительной чертой была, конечно же, удивительная неподвижность ее лица, которое на самом деле казалось вовсе и не лицои, а искусно выполненной, но отталкивающей и даже пугающей маскарадной маской. Известно, впрочем, что уродство и всяческие неприятные, а более того — страшные зрелища притягивают и потом удерживают на себе внимание в большей даже степени, нежели прекрасные предметы и красивые, одухотворенные лица.

Евгению Яковлевичу этот парадокс был, конечно же, хорошо известен, но в эту минуту ни о чем подобном он даже не думал. Взгляд его крепко увяз в больших светлых глазах женщины, которая тоже смотрела на него в упор, но, казалось, не замечала.

— Вам плохо? — обратился он к ней, и это было самым подходящим объяснением странной отрешенности.

— Нет, — отозвалась женщина, продолжая оставаться столь же безучастной и вроде не вполне осознавая, что к ней обратились с вопросом и она на него отвечает. — Нет, благодарю вас, я чувствую себя нормально…

— И все же давайте я попрошу людей пропустить вас вне очереди?

— Что? — Она внезапно вышла из ступора и, осмысленно взглянув в лицо доктора, неожиданно покраснела. — Нет, что вы, не надо! Я дождусь… Спасибо. — Жизненная краска немедленно смыла с лица незнакомки застывшую маску, оно стало живым, милым, застенчивым.

«Просто задумалась или очень устала», — заключил Евгений Яковлевич про себя и, ободряюще улыбнувшись, вслух добавил:

— Ну, как хотите. Тогда до скорой встречи!

В кабинете неожиданно выяснилось, что куда-то исчез его постоянный ассистент и давний приятель Гриша Павловский, неизменно присутствующий на всех приемах, ведущий записи и вообще успевающий делать бездну всякой необходимой медицинской и секретарской работы, до которой у Евгения Яковлевича никогда не доходили руки.

Керн поднял трубку местного телефона.

Одновременно дверь в кабинет приоткрылась, и чей-то глухой, хрипловатый голос осторожно поинтересовался:

— Разрешите?

— Минуточку, — отозвался доктор и обратился к женщине из регистратуры, взявшей трубку на другом конце провода: — Людмила Петровна, сделайте одолжение, разыщите, пожалуйста, Григория Ивановича, пора начинать…

Аккуратно, но стремительно прокладывая себе дорогу в плотной массе людей, Гриша Павловский, которого высокий рост, выдающаяся худэба и аккуратно подстриженная узким клинышком черная бородка делали очень похожим на мечтательного идальго Дон-Кихота, каким обычно изображают его художники — иллюстраторы и гримеры, примчался на зов друга уже через несколько минут.

Он широко распахнул дверь кабинета… и резко отпрянул назад, словно налетел с разбегу на невидимое препятствие.

Люди в коридоре, любопытным взглядам которых в распахнутую дверь открылось все пространство кабинета, издали сдавленный вопль, многоголосый и жуткий в своей потрясающей стройности, словно перед этим они долго репетировали, распеваясь в едином хоре.

— Кто же это? — шепотом, обращенным неизвестно к кому, спросил Григорий Иванович. И было непонятно, что именно он имеет в виду: кто совершил это страшное преступление или кто стал его жертвой?

Человек, сидевший за столом Евгения Керна, уронил голову перед собой, неестественно, жутко вывернув ее в сторону. Ни лица, ни цвета его волос разглядеть было невозможно, потому что и голова, и вся поверхность стола, и даже пол вокруг били густо залиты кровью.

Здесь же, на полу, в луже крови валялся большой и даже на вид тяжелый и неуклюжий топор.

ПОД КРЫШЕЙ СТАРОГО ДОМА

ВАДИМ

Минуло двое суток, и гости снова съезжались к старому дому.

На этот раз встреча состоялась точно в назначенный срок, но все равно ожидание их измотало.

Странный эксперимент действовал как наркотик, отравляя сознание участников и обрекая их на нестерпимую жажду новой порции острых ощущений.

Хозяин констатировал это с удовольствием, наблюдая из окна, как вся четверка быстро и нервно движется к дому.

Это была уже половина успеха.

Добрая половина.

Накануне, снова обзвонив их лично, он тем самым сознательно обострил ощущение таинства происходящего. Впрочем, это стало скорее сверхзадачей, что же до причины, лежащей на поверхности, то на первый взгляд она была очевидна. Хозяин интересовался готовностью каждого до конца поведать свою историю.

Оказалось, что в