Стремление убивать - Марина Андреевна Юденич

Получив, таким образом, возможность выбирать, он остановился на Вадиме.

Хозяин отошел от окна ровно в ту минуту, когда гости поднимались по ступеням крыльца, и встретил их на пороге гостиной, которая, как и в прошлый раз, была готова к приему.

Ставшая уже привычной атмосфера подействовала на гостей благотворно. Они немедленно успокоились, расселись по своим местам, и Татьяна мелодично зазвенела посудой, разливая чай.

Однако идиллическому настроению, похоже, не суждено было воцариться надолго. Дом упорно не желал умиротворения и покоя, изощренно изобретая все новые способы выбить людей из колеи, испугать их, а то и вовсе затянуть в омут удушливого ужаса.

Откуда-то из своих таинственных темных глубин он исторг громкий неприятный звук, который поначалу мог быть истолкован как угодно. То ли заскрипели несмазанные петли открывшейся во мраке двери. То ли где-то в глубине дома затянули унылую мелодию. То ли испуганно закричал проснувшийся в темноте ребенок. Звук, однако, набирал силу, и уже в следующую минуту пришла пугающая определенность: в доме кто-то злобно, тоскливо выл. Одного только было не разобрать: зверь или человек — и от этого становилось еще страшнее.

— Святая Мадонна! Вы и сейчас скажете, что это птица? — Юлия, как всегда, отреагировала быстрее прочих.

— Какая там птица! Это какой-то зверь, и он — рядом.

— Или человек.

— Успокойтесь, друзья мои. Я не томлю в подвале узников и не развожу привидения вместо кактусов. Вас напугали мои собаки.

— У вас есть собаки? Странно!

— Почему же странно?

— Ну, вы не производите впечатления любителя животных.

— Очень справедливое наблюдение. Но ведь я не сказал: мои любимые собаки. Однако, если вы обратили внимание, территория вокруг дома не огорожена забором, как принято в этих местах, охраны у меня тоже нет. Дом охраняют собаки, но пока вы здесь, я счел за благо посадить их под замок. Сторожат меня звери серьезные.

— И сколько же их?

— Двое.

— Ротвейлеры? Доберманы? Овчарки?

— Не угадали, и даже не пытайтесь. Порода редкая, я привез их из Италии. Называется кане-корсо.

— И что они такое?

— Родственники мастино-неаполигано. Только мастино в Древнем Риме готовили для охоты на львов и участия в гладиаторских боях. А этих — исключительно для охраны императоров. Но самое главное: собаки мыслят!

— То есть?

— Они самостоятельно принимают решение, угрожает ли хозяину опасность. Определяют, от кого она исходит и насколько велика. И в зависимости от этого действуют, не дожидаясь команды.

— Но это же опасно! Кто может поручиться, что решение будет правильным? Это ведь животные…

— Два тысячелетия незапятнанной истории породы — чем не порука?

— И что, ни одного случая?..

— Представьте, ни одного. По крайней мере известного человечеству.

— Ну, знаете ли, это тоже не критерий… Все однажды происходит впервые.

— Согласен, поэтому они и сидят взаперти, когда в доме посторонние люди.

— А они не могут как-нибудь… выйти?

— Это исключено. Успокойтесь же наконец! И начнем работать. Звери, к слову, пошли вам навстречу. Вой действительно прекратился, так же неожиданно, как возник.

Сыграв очередную страшную шутку, дом на некоторое время затих.

— Так что же, Вадим, вы готовы?

— Думаю, да.

— Так с Богом! Мы слушаем внимательно.

— Что ж… Начинать, как я понимаю, следует с того места, на котором вы, доктор, остановились.

— Именно так.

— Но видите ли, здесь, собственно, можно ставить точку. Потому что с той поры в моей жизни ничего не менялось. Наверное, можно было немного напрячься и кое-что сохранить: были, что называется, заначки в зарубежных банках, имелось кое-какое имущество, зарегистрированное на подставные лица, задействованы были хитрые финансовые схемы, распутать которые было непросто, и в любом случае на это требовалось время.

Словом, прояви я оперативность, положение сейчас не было бы таким плачевным.

Но какая там оперативность?! Какие схемы?! Мозг был занят одной-единственной задачей: как вернуть эту женщину?

Боже правый! Какие только решения он не предлагал! Одно безумнее другого!

Но я был слеп, и глух, и безумен, именно в такой последовательности и — все сразу. Каждый новый вариант казался гениальным, и очертя голову я бросался претворять его в жизнь.

Первые дни и месяцы, конечно, были самыми тяжелыми. Я метался, как раненый зверь, простите уж за банальность. Но я правда был ранен, и ранен очень сильно, предательски, в спину — опять банально! — но мне так казалось, да, собственно, кажется и теперь.

Страсти разыгрались не на шутку. Причем самые противоречивые. То я страдал от любви и ревности. То — от ненависти и… ревности. То — от жалости к себе и ревности. То — от ярости, что меня — меня!!! — так дешево «развели», и опять же от ревности.

Словом, ревность присутствовала всегда, и вместе с ней сумасшедшее желание возвратить Ирину.

Причем немедленно, сей же час! Вообще-то «желание» — слабо сказано. Это была скорее потребность, такая же насущная, как потребность дышать. Много глупостей натворил я в тот период. Но он закончился. Однако лучше не стало. Скорее — наоборот, стало хуже. Потому что страсти остались при мне, только ушли вглубь, въелись, впечатались, дали метастазы.

Думаю, вы понимаете, что я имею в виду. Боль свежей раны и раны запушенной, загноившейся, которую пожирает гангрена. — это ведь совсем разные ощущения, не так ли? Впрочем, внешне все стало более пристойно.

Ирка тоже несколько успокоилась. По крайней мере не бегала от меня как сумасшедшая, перестала скрываться. Кстати, новое ее жилье, одна мысль о котором доводила меня до истерики, оказалось крохотной однокомнатной квартиркой. Причем дешевая, запущенная квартира с тараканами, правда, в центре, недалеко от Белорусского вокзала, не была куплена или хотя бы арендована для нее новым руководством — Ирина нашла ее по объявлению, когда поняла, что в дальнейшем может рассчитывать только на собственные силы и та квартира, которую снимал я, стала непозволительной роскошью.

При этом она…

Видите ли, я до сих пор не очень понимаю: поступала ли она так сознательно, чтобы растянуть пытку во времени?

Или пыталась банально попридержать меня на всякий случай, мало ли как все обернется в дальнейшем?

Или теплилась еще в ее душе элементарная жалость, как отголосок прошлой любви?

Не знаю.

Но она не гнала меня окончательно и вроде давала время исправиться, заслужить прощение. Короче, она почти всегда внимательно слушала, когда я прибегал с очередным спасительным вариантом, и без особого энтузиазма, но все же соглашалась дать еще одну возможность реабилитироваться.

Беда, однако, заключалась в том, что идеи были завиральными от начала до конца. Все варианты строились на больных фантазиях. А если быть совсем уж