Стремление убивать - Марина Андреевна Юденич

Есть еще несколько десятков, правда, менее впечатляющих примеров, в большинстве своем из области естественных наук, когда одно и то же открытие делалось дважды, а то и трижды! Но этому все же можно дать более или менее приемлемое объяснение: короткие и емкие законы естествознания, случается, созревают одновременно и, что называется, «носятся в воздухе».

Иное дело «Диалектика» или сложная, многоступенчатая, детально прописанная методика психологической коррекции.

Моя методика!

Впрочем, что это я?

Наша.

Наша с Женей Керном из города Саратова.

Должен вам сказать, что парнишка он был очень милый. Светлый, открытый, добродушный, беззащитный. И еще фамилия эта пушкинская! Прямо не конкурент, а — «гений чистой красоты»!

Ну а дальше… Дальше началась история совершенно мерзкая. Думаю, в полной мере ее сможет оценить Андрей Анатольевич, ибо к тем инстанциям, которые в ту пору принимали все судьбоносные решения, он некоторое время принадлежал и, надо полагать, лучше нас с вами знает, как методично и беспощадно работал их механизм. Словом, под давлением моего академика принято было решение методику «оставить» за мной. Единственным реверансом в сторону Жени Керна стало присвоение ей обезличенного имени — «СР». Но все остальное — ученое звание, публикации, премию Ленинского комсомола, грант «Юнеско», наконец, приглашение международной ассоциации на учебу во Францию — академик — царствие ему небесное! — отвоевал для меня. Впрочем, уговаривать себя я не заставил и тотчас после защиты отбыл в Париж.

Ну а остальное… Остальное про меня, надо полагать, вам хорошо известно.

Такая вот история…

— И что же дальше?

— То есть как это — что дальше?! Разве этого я не сказал? Странно, право. Это ведь и есть — самое главное! Дальше — начались очень неприятные для меня времена, хотя в это, надо полагать, трудно поверить.

Вокруг меня шумел Париж — столица мира!

Я делал успехи!

И… много всего замечательного можно вписать длинной-длинной строкой после этого «и».

Но я жил одним: сильной, страшной, почти безумной ненавистью к Жене Керну и сумасшедшим желанием немедленно бросить все к чертовой матери, вернуться в Россию и… убить его.

Задушить собственными руками.

Зарезать.

Застрелить.

Столкнуть в шахту лифта.

Ночами в Париже… Оцените, друзья мои, этот пассаж: ночами в Париже… особенно с учетом того, что на дворе стоял — всего-то! — 1975 год… Так вот, ночами в Париже я разрабатывал планы его уничтожения. Скрупулезно, в деталях, с красочными, кровавыми подробностями… Это было довольно сложно: убийства на территории советской империи совершались не так легко, как нынче. Киллера нельзя было заказать через Интернет.

Не было ни того ни другого.

Вернее, не было Интернета.

Про киллеров мне было просто неведомо. И я изощрялся в своих скудных фантазиях. Впрочем, кто знает, быть может, именно в те бессонные часы я начал постепенно избавляться от этого дикого, испепеляющего стремления. И сейчас, столько лет спустя, мудрое подсознание, которое, как известно, ничего никогда не забывает, подсказало мне уже готовый и опробованный «рецепт микстуры» для вас.

Дай-то Бог!

Ради этого, право слово, можно было и пострадать ночами в Париже.

— Послушайте, систему и звериные ее замашки вы удивительно точно описали, мне добавить нечего. Могу только засвидетельствовать, что все было именно так. «Есть мнение…» И все. Никакие Жени Керн в расчет не шли. К тому же никогда никто толком не знал, чье это мнение. Но вас я не понимаю. За что? За что вам было его убивать? Ему — вас, это понятно. Но — вам?!

— Святая Мадонна, но это же просто! Как не понять? Этот мальчик с пушкинской фамилией, он же стал совестью нашего мессира. Представляете, ваша совесть, которой полагается тихо дремать, как уютной домашней кошечке, просыпаться лишь изредка, напоминая о себе, мяукать слабо, осторожно. И вдруг эта киска превращается в малознакомого матьчика, который живет в городе Саратове, знает вашу стыдную, страшную тайну и при этом совершенно от вас не зависит, вам не подчиняется… и вообще в любую минуту может сотворить все, что угодно. А у вас — ночной Париж, карьера, перспективы… Что же еще можно тут поделать с Женей? Только убить!

— Юлия, вы меня пугаете!

— Чем же, мессир?

— Может, поменяемся местами?

— Я что-то не так сказала?

— Наоборот! Мне даже не по себе оттого, насколько вы все так сказали…

— Да! Я никогда не сумела бы сказать так… образно, хотя когда-то наивно думала, что в совершенстве владею словом. Но это очень правильно сказано. В том смысле, что я поняла нашего доктора тоже именно так. Вам ведь было… простите… ужасно стыдно за этого вашего академика.

— Ну, я так понимаю, что за себя тоже немного… колбасило, в смысле — было неловко Так ведь?

— Нет, я все же более склонна винить академика. Он был взрослым, мудрым человеком, его авторитет и возможности… Словом, если бы он не вмешался так активно, все могло бы случиться иначе. А потом, когда все уже решили там, наверху… Что он мог сделать? Отказаться? Воевать с системой? Но люди нашего поколения помнят, к чему это приводило. Никто этого не смел…

— Некоторые все же смели…

— Да, единицы. Герои. Одиночки. Ну хорошо, речь сейчас не о них, им теперь все поют славу. И замечательно. А он был молод и не герой. Но стыдно ему было ужасно. Отсюда и это ужасное, жуткое желание… Господи, как я хорошо понимаю… Хотя, наверное, вы все тоже, иначе — что же мы делаем здесь? — Татьяна с надеждой оглядела присутствующих. Она явно искала единомышленников, и Андрей сдался:

— Ну хорошо, хорошо! Я сражен, посрамлен, хотя все равно не очень понимаю…

— А это в вас комсомольская закваска бродит… Она, насколько я помню, штука довольно крепкая, — неожиданно зло отозвался Вадим. Впрочем, ехидную реплику Андрей парировал легко, как слабую подачу на корте.

— А вы что же, и ее в свое время… потребляли?

— Да было дело по молодости. Признаюсь, на виски я потом перешел.

— Брэк, господа! Брэк! Вот уж чего не ожидал, так это перепалки по идеологическим соображениям.

— Отчего же не ожидали? Сами задали идеологический ребус. Это ведь не ваш личный вопрос, заметьте! Татьяна очень правильно старика академика зафиксировала. Но откровенно говоря, мне тоже не все ясно, правда, не в такой мере, как Андрею Анатольевичу…

— Оставьте, Вадим! Мы с вами ровесники, давайте на ты! А если идеологически я вам так уж противен, то по крайней