Стремление убивать - Марина Андреевна Юденич

вглядываясь ввысь, туда, где глухо роптали кроны сосен, тоже порядком уставшие от нападок дождя и ветра, — люди, которые зябко кутаются сейчас в обрывки последних, тревожных снов, уверены в том, что мы, души, лишенные плоти, боимся солнечного света. Кто, интересно, и, главное, откуда извлекал эти нелепые предания про глухие удары часов, отмеряющие полночь? И лишь после того как растает в полночной мгле звон последнего, двенадцатого, удара, на землю, как по команде, являются призраки, затем только, чтобы сплясать под луной жуткие пляски, напугать парочку ротозеев и допить остатки крови умирающей девы. Как глупо! Хотя и красиво. Что это были за стихи, так пугавшие меня в детстве? «Ровно в двенадцать часов из гроба встает Император… Несчастный маленький корсиканец! Где скитается теперь его неприкаянный дух?»

Душа так задумалась, что не заметила появления Голоса. Но тот нынче был в прекрасном расположении духа и даже простил тоскливый вой, который вопреки ее робким надеждам расслышал и сквозь шум непогоды.

— Ты снова взялась за это? — спросил Голос, но как-то легковесно и совсем не страшно прозвучал вопрос. Хотя Душа на всякий случай все же решила поскулить:

— Ты бросил меня. Мне было страшно. И холодно.

— Не говори глупостей. И не пытайся меня разжалобить. Никто не заставлял тебя тащиться в сад, да еще в такую мерзкую погоду. Кроме того, своим диким воем ты напугала моих гостей…

Невиданное дело — гости! Первый раз за все время, которое провела Душа в новом своем обличье, в доме появились гости. Она обрадовалась им и испугалась одновременно. Никто ведь не объяснил ей, как теперь станут воспринимать ее люди. Да и вообще, замечают ли они ее? А если замечают, то отчего не боятся? Впрочем, теперь выяснялось, что все-таки боятся. Правда, не ее, а ее воя. И судя по всему, Голос должен был бы страшно рассердиться. Но он был спокоен. И звучал скорее насмешливо, нежели грозно.

Душа ничего не понимала. И скорее по инерции продолжала в том же духе:

— Конечно, теперь у тебя есть свои гости! А меня ты совсем забудешь и покинешь. И ничего не сбудется из того, о чем мы с тобой говорили! Ничего мне не вернут, даже тебя отнимут. А ведь ты обещал, что будешь принадлежать только мне. Помнишь? Ты говорил! Голос не может существовать отдельно от человека.

— Ты пока еще не человек, ты только душа.

— И никогда не стану человеком, если даже мой Голос бросает меня!

— Я не твой Голос! Я пока еще просто голос. Но если ты будешь вести себя как старая навязчивая баба, то я и вправду подумаю о том, как бы от тебя отделаться. Берегись: ты начинаешь вызывать у меня отрицательные эмоции, это добром не кончится! — Голос начинал сердиться по-настоящему. Но внезапно осекся на полуслове и что-то досадливо пробормотал себе под нос. — Черт! — выругался Голос. — Этого говорить уже не стоило!

В эту минуту внезапно произошло, а вернее, стремительно начало происходить что-то ужасное, Голос всполошился не на шутку.

Впрочем, последней его фразы Душа все равно не слышала, потому что это ужасное «что-то» происходило вовсе не с Голосом, а с ней.

«Если ты будешь вести себя как старая навязчивая баба… Ты начинаешь вызывать у меня отрицательные эмоции… Берегись: это добром не кончится…»

Она еще ясно слышала эти слова и даже понимала, что их произносит рассерженный Голос, которого ей надлежало слушаться во всем.

Но уже зазвучало откуда-то издалека странное, жуткое эхо. Оно несло на своих тяжелых и почему-то кровавых крыльях…

«Боже праведный, отчего у эха окровавлены крылья?

И вообще — разве эхо похоже на птицу?

Да, конечно, похоже, оно же летает и носит на крыльях… Так всегда говорят. Да, эхо — это птица.

Но откуда кровь?

Ее подстрелили…

Кто же?

Охотники! Сейчас осень, сезон… Господи, а откуда я это знаю?

Ну как же! Отец ведь был охотником, еще каким охотником, у нас в доме висели шкуры и головы… Голова кабана, например, очень страшная. Как пугала она меня в детстве, а отец смеялся…

Но при чем здесь это? Я опять схожу с ума, ведь началось все совсем иначе. Да, иначе. И не надо бояться, надо просто спокойно вспомнить, с чего все началось…

С птицы, которую подстрелил на охоте отец!

А вот и нет!

Они снова хотят меня запутать, чтобы доказать, что болезнь неизлечима. Но я докажу обратное. Я не дам себя запутать!

Не было никакой птицы. Вернее, птица была, но это совсем не та птица, которую подстрелил отец. Это необыкновенная птица, и я как раз… Так в чем же ее странность?

В чем?

В чем?

Господи милостивый, помоги мне! Я не хочу опять туда, в небытие!

В чем же странность?

О!!! Благодарю, Господи, ты всегда протягиваешь руку в самый последний момент, когда сатана уж тянет меня к себе, в темноту…

И боль!

Боженька милосердный, какая же там боль!

Но вот теперь я помню: эта птица — эхо. И она что-то принесла на своих крыльях. Окровавленных… Да, но об этом теперь нельзя думать, потому что это дьявол путает меня.

Она принесла на своих крыльях… слова. Правильно, слова.

И эти слова показались мне очень странными, потому что в этот момент они уже звучали. И те, что принесло эхо, были одинаковыми, почти такими же, слово в слово, но их говорил совсем другой человек.

Да-да.

Теперь я все помню и могу даже их повторить: «Старая навязчивая баба… Вызываешь отрицательные эмоции… Берегись!»

О, вот оно что!

Рано, изверги, рано вы записали меня в сумасшедшие!

Я-то очень хорошо помню, кто говорил эти слова. Я никогда их не забуду.

И кровь!

Понятно теперь, почему у нее на крыльях была кровь!

Это кровь предателя! Он убит, он наказан, он никогда уже больше не скажет этих мерзких слов!

О, как весело! Как приятно думать об этом! Но откуда же взялось эхо? Значит, кто-то еще их произнес. Конечно, произнес, иначе оно бы не прилетело!

Но кто?

То есть как это — кто?

Голос. Мой голос. Он рассердился и произнес эти гадкие слова!

Но как он мог? И откуда он мог их знать?»

— Послушай, это ты сказал эти слова? Ты их сказал?

— О Господи! Ну, опять впала в детство. Право слово, кто сказал «мяу»? Успокойся, ничего я не говорил. Тебе показалось. Видишь, я же говорю, что ты еще не совсем здорова.

— Нет, ты лжешь. Я, может,