Стремление убивать - Марина Андреевна Юденич

— Конечно, знаю. Я-то знаю все. А ты, милая моя, похоже, забыла, что с тобой сделали за это. Забыла? Ну так я сейчас напомню!

Теперь уж Голос разгневался по-настоящему и стал страшен. Он внезапно разросся, жутко, заполнив собой все черное пространство леса, заглушив шум дождя, и вой ветра, и шелест листвы, и ропот древних сосен. А потом произошло и вовсе небывалое: Голос взметнулся над ними и загремел из грозового поднебесья так, что потоки дождя, сбесившись от страха, понеслись прочь из черного леса, тугие струи хлестали теперь куда-то вбок, снося на своем пути листья, вырывая с корнем тонкие стебли. А Голос все набирал силу, теперь он проник уже в самую плоть опрокинутой наземь Души и готов был разорвать ее изнутри, на мелкие кровавые клочья, которые хищные птицы соберут утром с изломанных ветвей.

— Не надо, пожалуйста, не надо. Мне больно и страшно, прости меня. Я глупая и больная Душа, я снова потеряла себя этой ночью, и дьявол попутал меня…

— Не поминай всуе князя тьмы! Ибо твое место в его геенне! И это я — слышишь ты, тварь! — я вытащил тебя оттуда! Я облегчил твою боль! Но я легко могу вернуть ее обратно. Ты, видно, забыла, как острые раскаленные крючки вонзаются в тебя и тянут, каждый — в свою сторону. А ты недвижима, но все видишь, все понимаешь и чувствуешь, как по кусочкам разрывается твоя плоть и истекает кровь. Но главное — жизнь, она тоже покидает тебя. И ты видишь, что это вовсе не прекрасный призрачный образ, который легко отлетает к небесам, а отвратительный, скользкий, зловонный червь, покрытый гнилостной слизью. Но и он покидает тебя, медленно выползая из распластанного тела. Ты ведь помнишь, как это происходит?

— Нет! Я не хочу этого помнить! Я не могу жить с этой памятью! Помоги мне снова все забыть! Ты же можешь! Прошу тебя! Заклинаю!

— Я помогу, а ты, неблагодарная, снова будешь упрекать меня черт знает в чем! Достаточно. Я больше не верю тебе! Помнишь, я ведь говорил тебе самое страшное слово! Ну!

— Поздно!

— Правильно. Поздно ночью совершаются самые гнусные дела и вершатся судьбы грешников. «Поздно!» — говорят люди, когда действительно не могут помочь, ибо помощь их опоздала и самое страшное свершилось. «Поздно!» — отвечает беглецу одинокий смотритель на пустынном перроне. Поезд ушел. Другого пути нет. Погоня настигнет его уже скоро. Вот и я сейчас скаку тебе это страшное слово.

— Нет! Только не говори мне этого. Сжалься. Прости меня последний раз. Я не вынесу небытия и боли.

— Не говорить? Пожалеть тебя снова? А сумеешь ли ты оценить этот мой поступок?

— Да, сумею. Клянусь тебе, сумею.

— Клянешься? Чем же?

— Всем. Своей свободой. Я поняла теперь, ты испытывал меня, когда говорил, что Голос может принадлежать Душе. Никогда! Что бы ни произошло в мире, я всегда буду принадлежать тебе! Без тебя я немедленно погибну, погружусь в небытие и боль! Нет! Все, что угодно, только не надо больше боли. Дай мне забыть!

— Хорошо. Я прощаю тебя. Но последний, запомни, самый последний раз. Однако теперь ни о какой дружбе между нами не может быть и речи.

— Конечно. Я согласна. Я буду твоей рабой, хочешь?

— Хочу. Ни о каком вознаграждении никогда больше не промолвишь ты слова и все, что я прикажу, отныне будешь исполнять беспрекословно, не задавая глупых вопросов.

— Повинуюсь.

— И вот что, слушай меня внимательно, потому что сейчас я буду говорить тебе то, что ты обязана научиться делать. Причем очень и очень быстро. Слушай меня, ибо сможешь обрести забвение, если быстро усвоишь все, чему я буду тебя учить… Ты будешь жить, как прежде, выполняя ежедневно и правильно все мои задания. Все мои задания. Все до одного. Ты можешь выполнить их! Тебе совсем не трудно сделать это. Нужно только, чтобы ты этого очень хотела. Но ты очень, очень сильно хочешь этого. Потому что стоит тебе ошибиться. Стоит тебе сделать что-то не так. Один раз. Только один раз. Небытие и боль снова вернутся к тебе. Вспомни, как это происходит… Острые раскаленные крючки вонзаются в тебя и тянут, тянут, каждый — в свою сторону…

Голос звучал теперь намного тише.

Улеглась буря.

Унеслись куда-то прочь, за пределы черного лета, взбесившиеся потоки дождя.

Умчался испуганный ветер. Замерла в оцепенении чудом уцелевшая листва, и капли дождя, трусливо забытые им во время позорного бегства, холодно мерцали в тусклом свете занимающегося дня.

Только гордые корабельные сосны, безмолвные свидетели страшной пытки, укоризненно качали суровыми кронами в безразличном пасмурном небе.

Но ничего этого не замечала Душа.

Голос все еще говорил ей страшные слова, повторяя их снова и снова, и она корчилась на холодных зарослях дикого растения, тесно оплетающего подножия сосен. И сочные, толстые колючки впивались в нежную плоть, а ей, несчастной, в псмрачении небытия все казалось, что вонзаются в нее острые раскаленные крючья пыточных орудий.

ПОД КРЫШЕЙ СТАРОГО ДОМА

ХОЗЯИН

Собраться на следующий день, однако, было не суждено.

Нежданно-негаданно захворал сам хозяин дома. Провожая той памятной ненастной ночью гостей, он слишком много времени провел под проливным дождем и утром проснулся с температурой.

Ночная прогулка по осеннему лесу сыграла с доктором злую шутку: он напрочь потерял голос. Проводить сложный психологический тренинг хриплым, надсадным шепотом было невозможно.

В телефонном разговоре — а он лично, не полагаясь на секретаря, обзвонил их на следующее утро — каждый смог удостовериться, как слабо и неубедительно звучит полушепот.

Причина отсрочки, таким образом, была очевидна.

Но всех четверых охватила паника.

Вернее, поначалу каждый ощутил лишь сильную досаду и даже обиду, оттого что срывалось действо, решиться на которое было не так-то просто. К сему подмешивалась смутная тревога.

Но по мере того как близился вечер и, значит, по их расчетам, должен быть пробить решающий, страшный и желанный одновременно час, тревога усиливалась, постепенно оборачиваясь страхом, который, в свою очередь, перетекал в откровенную панику.

Совсем недавно эти люди даже не подозревали о существовании друг друга, были они совсем не похожи и добирались до кабинета знаменитого психоаналитика разными дорогами. Да и теперь, когда невидимыми, но прочными путами своего опасного эксперимента он вроде бы уже связал их воедино, еще мало думали о неожиданных партнерах, вспоминая