Стремление убивать - Марина Андреевна Юденич

товарищей по несчастью скорее с досадой — как не очень приятную, но, судя по всему, необходимую составляющую целительной процедуры. Однако, не подозревая об этом, они уже мыслили одинаково и одинаково к вечеру запаниковали, решив вдруг, что он передумал.

Три дня, пока хозяин старого дома лечил свое простуженное горло и набирался сил для дебюта, его пациенты прожили очень похоже: в смятении, страхе и тоске. Ощущение было такое, словно хтым, пасмурным вечером доктор подвел их к некоей загадочной двери в своем странном доме и слегка приоткрыл ее.

Чуть-чуть.

Самую малость.

Но этого оказалось достаточно, чтобы каждый разглядел за ней то, что было ему всего желаннее — исцеление от нестерпимой боли. Как такое возможно и что собой воочию представляет исцеление, никто, конечно же, сказать не мог.

Но ощущение было.

И далее оно развивалось таким образом: доктор дверь захлопнул.

Резко.

Почти грубо.

Едва не прихлопнув трепетные любопытствующие носы своих несчастных гостей.

Исцеление снова стало недосягаемым.

Однако появилась уверенность, что в принципе оно существует. Причем существует настолько реально, что даже известно место, где его можно обрести.

Но жестокосердный Хозяин Дома, в котором живет Исцеление, передумал — вот что чувствовал каждый из них. И мучительно размышлял, что бы сделать такого, чтобы целитель изменил свой приговор.

День четвертый принес им благую весть.

Голос Хозяина в телефонной трубке был прежним: мягким и насыщенным, скрывающим в своих бездонных глубинах россыпь волшебных интонаций, проникающих так глубоко в душу, что там начинали звучать неизвестные доселе струны. В восторге или ужасе — в зависимости от ситуации.

Он ждал их вечером.

Во внешнем мире мало что изменилось за эти дни. Осень так и не расщедрилась даже на осторожную, сдержанную улыбку увядающей красавицы и продолжала растекаться грязной лужей, уродуя небеса, землю и настроение людей.

Этот день не стал исключением.

Потоки серой воды по-прежнему уныло падали с небес, и тени четырех автомобилей скользили по мокрой ленте черного асфальта, отражаясь на ее поверхности, словно под колесами у машин растеклось узкое темное зеркало. А еще дорога, ведущая к дому, была похожа в тот час на длинный клинок черного кинжала. Оставалось только догадываться, где, кем и для каких таких таинственных дел ковали это лезвие.

Кортеж, как и в прошлый раз, возглавлял автомобиль Хозяина, с той лишь разницей, что в нем находился только один пассажир. Своей машины у Вадима Панкратова теперь не было — его забрал в городе лимузин доктора.

Он встретил их на пороге гостиной, которая сегодня казалась более приветливой и даже уютной. По крайней мере кресла и диваны были расчехлены, люстра горела ровно и ярко, а на маленьком круглом столике гостей ожидали чай и кофе — кто что пожелает.

— А где ваш верный Борис? — поинтересовалась Юлия, устраиваясь в том же кресле, что и прежде.

Любопытно, но все четверо, как по команде, заняли прежние свои места, словно примерные ученики, возвратившиеся в класс после каникул. Татьяна, не дожидаясь просьбы Хозяина, разлила напитки по тонким чашкам и обнесла гостей, молчаливо взяв на себя роль хозяйки или, скорее, прислуги.

— Он тоже приболел, как и я. К тому же погода действует на него удручающе.

— Ничего удивительного.

— Пожалуй. Но вам, я смотрю, все нипочем. Настроение приподнятое.

— В этом тоже нет ничего удивительного. Вы так измучили нас ожиданием, что сегодня мы неслись на крыльях, не веря собственному счастью.

— Вот и славно! Тогда не будем затягивать, чтобы не ушло вдохновение. Начнем.

— И скорее. Но кстати, как вы себе это представляете? Я имею в виду очередность и прочее. Мы что же, будем тянуть жребий? Или…

— Полагаю, или. Вообще же я мыслю организовать все следующим образом. Вам известно, что, заручившись согласием каждого, я вкратце проинформировал прочих о сути его проблемы. Иными словами, коротко поведал три истории, три жизни или, если угодно, три трагедии. Но! Совершенно сознательно я рассказал вам истории партнеров по эксперименту не до конца. А точнее, до того момента, когда личная трагедия, собственно, и стала таковой. Или, скажем так, каждый нашел силы себе в том признаться. Повторяю, я сделал это сознательно, потому что никакой, даже самый заинтересованный, пересказ не может передать всей гаммы чувств и эмоций, переживаемых человеком. Нам же необходимо достичь не только полного понимания, но максимального сопереживания, сочувствия, эмпатии, если желаете. То есть внерационального познания чувственного мира партнеров. Посему я буду просить каждого самостоятельно завершить начатый мной рассказ. Что же касается очередности, то мне представляется, что вы должны определить ее просто, попросив слова тогда, когда сочтете себя готовыми. Допускаю, что на данном этапе могут возникнуть некоторые сложности, хотя бы потому, что труднее всего начать. На этот случай я приготовил один сюрприз. Но возможно, он не пригодится и кто-то уже готов?

— Это вряд ли.

— Я пока — пас.

— Нет, первой — я не смогу… Извините, не смогу.

— Боюсь, что я тоже.

— Ну что ж, значит, я подстраховался не напрасно.

— Надеюсь, сюрприз не страшный?

— Как посмотреть. Однако могу вас заверить, не страшнее, чем может показаться история каждого из вас. Потому что это будет моя собственная история.

— Ваша?!

— Да, моя. Мы ведь уже говорили в прошлый раз, что стремление убивать — одно из самых естественных и — увы! — неистребимых людских устремлений и каждый нормальный человек хотя бы единожды в своей жизни страстно желал смерти другому. Я — не исключение.

— Но — как можно?

— Почему же нет, сударыня? Вы отказываете мне в праве на естественные человеческие чувства? Чем заслужил, позвольте полюбопытствовать?

— Но вы же специалист. Вы управляете чужими страстями. А свои-то?

— Управляю — да! И своими — тоже. Но это вовсе не означает, что у меня их вовсе нет. Я же не сказал, что поведаю вам историю убийства, которое совершил. Я расскажу о том, как страстно хотел убить. Улавливаете разницу?

— Да, конечно. Простите.

— Пустое. Итак, для затравки вот вам — моя история. Не знаю, интересовался ли кто из вас моей научной биографией. Но отчего-то полагаю, что — нет. Люди, особенно в России, легковерны. Для того чтобы признать репутацию того или иного специалиста достаточной и вверить ему свое здоровье, а случается — жизнь, им достаточно сложившегося общественного мнения. Спору нет, практика есть критерий истины, но иногда следует заглянуть и в послужной список. Словом, если кто-то потрудился бы пролистать мою биографию, то без труда установил, что известность и вместе с ней признание, деньги, в том числе зарубежные гранты, а