Современный зарубежный детектив-15. Книги 1-16 - Рада Джонс

мысль о том, что когда-нибудь придется покинуть отчий дом, расстаться с матерью (с ним она привыкла расставаться), перестать быть ребенком. Все ее школьные подруги разъехались по стране без особых сожалений, радуясь новому витку жизни, принимая все крутые повороты, спуски и подъемы, с которыми она, настоящая, юная, яркая, их сталкивала. Она всегда была «домашней» девочкой. Они с женой никогда ее не ограничивали, порой им приходилось уговаривать ее съездить на экскурсию с классом или сходить по-настоящему отметить выпускной на вечеринку, это всегда был только ее выбор. Ей нравилось готовить, ходить по магазинам с матерью, смотреть «Нетфликс» на кровати, обложившись напитками и снеками. С ней не должно было ничего случиться. Но ее отняли у него, отняли у матери.

Он надеялся, что станет легче. Когда под его руками остановится пульс одного из них, он думал, что станет легче. Обжигающая, праведная ненависть, копившаяся в нем, как пар в афганском казане «Рашко Баба» под высоким давлением, найдет выход, и ему обязательно станет легче. Не стало. Напротив, он физически чувствовал, как убийства разрывали его душу на части.

С Брюэром он был настоящим животным, диким зверем, вернувшимся на несколько тысячелетий назад, в период до возникновения цивилизации. Он мог только рвать на части, причинять боль, убивать его яростно, как требовал древний мозг. Он пытал Джейми Брюэра, чтобы узнать имена остальных мужчин с видео. В армии не принято было об этом говорить, но пытки активно применялись к военнопленным. В первый раз, когда он стал свидетелем, его вывернуло себе под ноги, позже это стало обыденностью, поэтому он знал, как действовать. Для Джейми Брюэра он выбрал самый болезненный из доступных вариантов, потому что ножом, зажатым в руке помощника мэра, его дочь лишили жизни. Джейми Брюэр отключился раньше, чем он успел узнать все, что хотел, и у него не было времени приводить его в чувства. У него были имена. С Голдбергом он работал спокойнее. Да, слово «работал» подходило больше всех остальных. Но пытки не принесли ни результата, ни удовлетворения. Изношенное алкоголем и стимуляторами сердце остановилось слишком быстро. Или Голдберг просто захлебнулся. «Не страшно, – успокаивал он себя. – У тебя все еще есть три попытки».

Три попытки узнать, где она. Где они оставили тело его дочери, когда наигрались с ней. Их смерти не принесли ему удовлетворения, но когда он найдет дочь, похоронит ее и будет знать, что к ней можно прийти… Может быть, тогда.

– У меня погибла дочь, – после затянувшегося молчания, сказал он. Что-то он ведь мог сказать?

– Сочувствую. – Ему понравилось, что святой отец использовал это простое, человеческое слово, не пытаясь облегчить его боль стихами из Библии. – Как это случилось?

– Ее убили. Тело не найдено. Я просто… просто хочу ее похоронить. Вот и все. – Глаза увлажнились, он всхлипнул совсем по-детски, облокотился на колени и уронил голову на ладони.

– Блаженны плачущие, сынок. – Святой отец похлопал его по плечу и вздохнул. – За все время, что я проповедую в этих стенах, я видел столько горя и страданий, что иногда становится не по себе. Людям, просящим об упокое потерянной души, я пытаюсь его дать. Молитвами, нужными словами, исповедями. Но тебе, я вижу, нужно совсем другое.

– И что вы видите?

– Твое сердце пылает. Я удивлен, как ты до сих пор не сгорел. От ненависти. Она ведь сжигает тебя заживо.

– Я все думаю о смерти. – Неловким движением он подцепил цепочку, на которой висел армейский жетон. Прижатый к коже наголо, он, казалось, раскалился добела. – Почему там капеллан благословлял меня на убийство? А теперь, когда мне действительно хочется убивать… Мне никогда не получить благословения. Только не говорите, что пути господни неисповедимы. Иначе я сразу уйду.

– Я и не собирался, сынок. Ты сам все знаешь. В мести нет успокоения. Ты просто найди ее. Найди. Я уверен, это тебе под силу.

Глава 15

Джеймс тонул. С тех пор, как он поднялся на борт тяжелого двухвинтового вертолета, и тот оторвался от каменистой, выжженной солнцем земли, а запах военного лагеря «Чарли» оказался под ним, Джеймс тонул. Он, одетый в военную форму с обвесом, в каске и бронежилете, медленно погружался под воду и не чувствовал дна. Джеймс пытался вернуться к жизни, надеялся наконец выплыть, но ничего не выходило, он наблюдал за миром через зеленоватую толщу воды. Лица любимых людей расплывались, их голоса звучали приглушенно, до него часто не доходил смысл произнесенных ими слов. Сразу после возвращения он приехал в Северную Дакоту, к матери. По утрам Джеймс натягивал на лицо маску, улыбался так, что к концу дня от напряжения болели челюсти, он рассказывал матери истории – исключительно веселые происшествия из лагеря, умалчивая о том, через что ему пришлось пройти, чтобы вернуться домой, чтобы ее сердце не развалилось на части, едва успевшее смириться со смертью мужа. Он знал, что мама на его стороне, что бы ни произошло, она постоянно говорила Джеймсу об этом, когда он был ребенком и уже когда стал мужчиной. Иногда во время разговора он подолгу смотрел ей в глаза, ее смех и голос таял, растворялся в воде, не долетая до его ушей, он смотрел на нее, уголки губ медленно ползли вниз, до того уровня, куда он позволял им, чтобы не выдать матери себя самого, чтобы она не поняла, что он чувствует на самом деле. Человек, покинувший этот дом несколько лет назад, не вернулся. Вернулся кто-то другой, кого Джеймс и сам не знал. Он смотрел ей в глаза и собирался признаться. Джеймс даже открывал рот и говорил тихое: «мама…», но обычно на этом все и заканчивалось. Он держал все под контролем, в том числе и собственное подсознание, которое теперь реагировало на внешние и внутренние раздражители, – психиатр в военном госпитале в Вашингтоне ДиСи, где он проходил реабилитацию, поставил ему вполне однозначный диагноз: посттравматическое стрессовое расстройство. Он не мог рассказать ей, кем стал, потому что боялся найти разочарование в ее глазах. Джеймс никогда не раздевался при матери, даже когда они поехали на озеро, он полез в воду в футболке с длинными рукавами, не хотел, чтобы она видела шрамы на его коже, чтобы увидела, во что он превратил свое тело и жизнь, которую она дала ему, мучаясь в родах.

Город, с легкомысленностью отпустивший его на войну, не хотел принимать назад. Он исторгал его. В местных барах он был чужаком. Его жертвы и подвиги впечатлили бы