Золото в смерти - Нора Робертс

Она вышла и увидела, как Пибоди ходит по парковке для посетителей — не просто шагая, а топая. И каждые несколько секунд Пибоди размахивала руками, сжимала кулаки — Ева представляла, как её напарница проигрывает сцену снова и снова и придумывает новые, колкие фразы, которые следовало бы сказать.

Очень зла, констатировала Ева, спускаясь по ступеням и двигаясь по дорожке.

— Ну что, — начала Ева, — твоё изображение испуга требует доработки.

— Прости, ладно? — пробормотала Пибоди, но в голосе не звучало ни толики извинения.

— Я не смогла удержаться, когда она затронула мою семью. Хрен с ней, что она начала с тебя — ты с этим справишься, но никто не будет говорить гадости про моих родителей или про работу. Никто.

Ева облокотилась на капот машины и дала Пибоди выпустить пар. — Мне плевать, если какой‑то мудак на улице назовёт меня как угодно, или кто‑то в допросной кинется на меня с такими словами. Но не мои родители — не позволю, чтобы их выставляли идиотами и говорили, что они плохо ко мне относились. И не позволю, чтобы меня считали ущербной, потому что я не ходила в такие места, как эта школа. Полный бред. Просто бред.

Ева выждала пару секунд. — Ты всё? — спросила она.

— Думаю да.

— Ладно. Мы поедем допрашивать Хейворд. Пока я за рулём, ты начинаешь отчёт по этому допросу для Уитни.

— О Боже, командир. — Пибоди зажмурилась и посмотрела в небеса. — Он мне устроит такой нагоняй.

— Позаботься об этом потом. Когда закончим, допишем отчёт в шаттле, отправим Уитни. Он, в свою очередь, уведомит совет попечителей, что директор Грейндж — лицо, представляющее интерес в нашем расследовании, не сотрудничала, и у нас есть доказательства того, что во время своей работы в Голд она вступала в половые связи на территории школы с подчинёнными. У нас есть доказательства того, что она регулярно имела интимные связи вне брака и так далее.

— Мы собираемся сделать это?

— О да. Мы подадим голос перед её советом — показания про травлю, списывания, секс — всё подряд.

— Мне уже полегчало.

— Отлично, садись — и начинай.

Ева села за руль. — Потому что я собираюсь надрать её зад сапогами, которые она даже не достойна вытирать.

Пибоди засмеялась робко. — Это было, на самом деле, неплохо.

— Мне понравилось, — сказала Ева и выехала с парковки.

16

Шоу‑рум и офисы Кендэл Хейворд были милым, бодрым местечком с такими же милыми, бодрыми сотрудниками. Ева думала: как будто очутилась среди бывших чирлидерш.

К счастью для её нервов, главная чирлидерша — женщина, которая сейчас была тут во главе — сказала, что у Кендэл до трёх назначены встречи дома, а потом ей надо быть на месте, чтобы проконтролировать установку декораций для мероприятия.

Тем не менее Пибоди пришлось буквально вытаскивать из витрины с образцами салфеток всех мастей, размеров и узоров.

— Милейшее место, — сказала Пибоди, садясь в машину. — Весёлое, энергичное.

— Такая «весёлая энергия», что у меня голова раскалывается, — ответила Ева. — Кто вообще идёт в бизнес, чтобы планировать чужие вечеринки? И почему нельзя просто заказать пиццу и взять пиво?

— Иногда хочется по‑французски, — пожаловалась Пибоди.

— Не если ты в своём уме. Для детских дней рождения там же — целая эпопея. Чёрт возьми: купи торт, купи детскую еду, дай взрослым выпить — и всё.

Пибоди, у которой в голове ещё были семейные воспоминания, особо не возразила: в её детстве торт делали сами, еду готовили родственники, и взрослые тоже как‑то обходились. Хорошие времена. Но всё равно…

— Если тебе нравятся вечеринки — а это точно не про тебя — планирование их могло бы быть весёлым. Хейворд, наверное, в этом хороша — всё такое бодрое, — поразмышляла Ева.

— С учётом того, что мы знаем, Кендэл может целыми днями лежать дома, ходить на обеды, делать маникюр, а эти навязчиво‑жизнерадостные люди всё делают за неё, — усмехнулась Пибоди.

— Может быть. Ладно… я как раз дописываю часть отчёта «я не справилась».

— Доделаем в шаттле. Это улица Хейворд. — На конце подъездных дорожек стояли большие важные дома, отступившие от дороги; подъезды — изогнутые, круговые, мощёные. Деревья, большие и важные, распустили нежно‑весенние листья, а кустарники тянулись пятнами цвета; газоны ровно стриженые и зелёные.

Ева повернула на подъезд Хейворд, вымощенный коричневыми шестиугольниками, объехала островок с кустарником, в центре — небольшое дерево с ниспадающими ветвями, уже бело‑цветущее.

Дом был в два этажа: большие сверкающие окна спокойной коричневой кладки, террасы с тёмно‑бронзовыми перилами. Слева дом был полностью стеклянный, справа — гараж с зеркальными дверями. Ева припарковалась под глубоким портиком у входа. Как только она вышла, собака, покрытая пушистой белой шерстью и размером где‑то с футбольный мяч, помчалась от стеклянной стены и начала безумно лаять.

Ева, чувствуя, что при желании могла бы этой тварью так же эффектно выпнуть — «за двадцать ярдов, через стойки ворот», — просто холодно глянула на неё.

Пибоди, напротив, растаяла:

— О, ну какая ты милая! Какая ты славная — правда? Как тебя зовут, малышка?

— Если она скажет имя, — проворчала Ева, — я сниму с себя всё и начну танцевать хула прямо здесь.

— Чёрт возьми, — прошептала Пибоди. — И правда хотелось бы, чтобы она это сделала. — Она присела и начала «поцелуйно» чмокать губами.

Собаченция продолжал лаять с безопасной дистанции, но ярость в ней постепенно спадала; она наклонила голову, будто взвешивая дальнейшие планы.

— Знаешь, — заметила Ева, — у таких собак тоже есть зубы. Острые такие зубки.

— Она не кусается! — женщина выбежала из-за дома, её длинный, блестящий хвост раскачивался из стороны в сторону. — Тихо, Лулу!

Лулу подала последний звонкий лай, а потом замолкла. Кендэл Хейворд — идеальное воплощение состоятельной домохозяйки из пригорода — в чёрных йога-брюках, розовых кроссовках и тонком белом кардигане поверх розового спортивного топа — подхватила собачку на руки.

—