Приговор окончательный! - Сергей Григорьевич Алтухов

как и Морозова, отвечал на вопросы следователя односложно: таково было распоряжение Боровца. Василий Иванович, как правило, их показания подтверждал, и порочный круг замыкался. Если уж кого и пришлось бы в конце концов привлечь к ответственности, то, вероятнее всего, — Зауэра. Но главбух мертв, а с покойников какие взятки.

Капитана Курганова занимала фигура главного инженера спецмонтажного управления Удальцова — председателя БРИЗа, «прогремевшего» своими «выдающимися» рацпредложениями учреждения. Он вошел в список обвиняемых. Но взять под стражу его не удалось. А ведь Анатолий Родионович не чета попавшим на нары прорабам. Те — рядовые исполнители. Удальцов был мозговым центром. Не понимать абсурдности вносимых «новшеств» он не мог. На основании решения технической экспертизы, доказавшей несоответствие вносимых предложений статусу рационализаторских, Удальцов был обвинен в хищении государственных средств. На его долю (вместе с другими соучастниками) выпало около восьми тысяч рублей. Но прямых показаний, что председатель БРИЗа брал взятки, не было. Правомочность собственных рацпредложений Удальцов отстаивал, ссылаясь на трест как контролирующую организацию. Признавал за собой лишь (возможно!) халатное отношение к своим обязанностям. И поскольку специалистом он был весьма опытным, припереть его к стенке оказалось нелегко. Боровец о какой-либо дележке прибылей с ним и речи не заводил. В результате Анатолий Родионович оставался на свободе и беспрепятственно улаживал свои дела. К моменту суда он, кстати, уволился из опороченного управления.

Примостившись с краешка большого стола (свое место он уступил Доронину), Пантюхов открыл первую страницу обвинительного заключения. На ней были наклеены фотографии. На верхней — круглая, ухмыляющаяся физиономия Боровца. На нижней маленькой — затравленный тщедушный прораб Еликов. На левой массивный (снятый вполоборота) недавно почти наголо бритый череп крупного пожилого мужчины. На белой планке набрано: Филиппов С. Г. и ниже — дата рождения— 1916. Анфас обвиняемый смотрелся тоже невесело. Свинцовое выражение напряженных глаз под густыми лохматыми бровями. Но было в этом нерадостном взгляде какое-то отличие от затравленности нижнего и от ухмылки верхнего соседа. Леонид Тимофеевич не сразу смог определить, в чем же отличие. И вдруг понял: при всей тяжести и сосредоточенности взгляда в нем было скрытое торжество.

Капитан опустил руку с обвинительным заключением. Вспомнился последний разговор с управляющим. Все уже, вроде, было сказано, записано, подшито. Они расставались до суда.

— Не обессудьте, Леонид Тимофеевич, позвольте несколько слов под занавес, — неожиданно прервал затянувшуюся паузу Филиппов.

Пантюхов приглашающе развел руками.

— Вот добились вы от меня закорючки в протоколе: сказал почти все, что нужно. Теперь, вроде, слово за правосудием, — управляющий взялся левой рукой за угловатый подбородок. — А КПД? Вы хоть раз за все это время задумались о коэффициенте полезного действия вашей работы?

— К чему вы клоните?

— А здесь и клонить нечего, Леонид Тимофеевич, — откликнулся управляющий. — Коэффициент полезного действия открыт не мною. Он определяет степень эффективности рабочего механизма. Ваш в данном случае, как мне представляется, будет почти нулевым.

Вот когда промелькнуло в глазах Филиппова плохо скрытое выражение превосходства!

— Против кого вы идете, провинциальный (не обижайтесь за прямоту) старший следователь? Против системы! Так это же бесполезно. Вам ведь трудно было меня арестовать? — управляющий так и не дождался ответного кивка капитана. — Не скрывайте, совсем нелегко. Еще труднее оказалось дотянуть до суда. А почему? Да потому, что я преступник только в вашем гипертрофированном воображении. Да-да! — Жестом руки он остановил готового встать Пантюхова. — Будь это не так — не было бы никаких препятствий для следствия. Я раб железных обстоятельств, лишенный альтернативы. Это Боровец еще мог решать: стоит ли брать и давать. А я уже нет! У меня фактически не было возможности выбора. Еще один щекотливый момент (опять же извиняюсь за бестактность). Вы так увлеченно расспрашивали меня о телевизоре, подаренном заместителю министра. Но вы до сих пор не предъявили мне его показаний на этот счет. Их у вас попросту нет! Значит, Хмельнов вором быть не может. Здесь система отреагировала еще оперативнее — до зама вас, грубо выражаясь, вовсе не допустили. Вот вам и КПД! Со мной еще бабушка надвое сказала, что суд решит. А с Хмельновым уже и сейчас все ясно.

Пантюхов чувствовал, как сильно закололо под левой лопаткой. Шум запульсировавшей в висках крови становился почти осязаемым.

— Нельзя бесконечно поднимать планку, — заканчивал свою мысль управляющий. — Черта с надписью «Боровец» была предельной. Остальные отметки, увы, не укладываются в казенные формулы уголовного кодекса. Наверху имеет хождение только кодекс служебной чести. И клянусь вам, я его свято чту!

— Для меня существует только один кодекс, — Пантюхов все же встал. — И я думаю, вы ошибаетесь относительно допускаемых пределов. Не берусь до суда предсказывать вашу судьбу — будущее покажет. Но одно могу уже сейчас обещать вам твердо — протокол допроса Хмельнова в судебном заседании будет фигурировать!

Филиппов промолчал.

Глава 39

Пантюхов сделал все от него возможное, чтобы протокол допроса заместителя министра действительно появился в деле. Но, как по секрету сказал ему майор Доронин, ожидать его появления они могли только в суде, если суд сделает запрос в соответствующие инстанции.

Вместе с Михаилом Афанасьевичем они подготовили в исполком обширное представление о причинах, способствовавших хищениям государственной собственности в спецмонтажном управлении, и выдвинули ряд предложений по их устранению. В качестве одной из профилактических мер Леонид Тимофеевич указывал на крайнюю необходимость отделения ревизоров от контролируемого ими ведомства. Это была его давняя мечта. Сделать контролеров независимыми от подобных Филиппову начальников трестов. Увеличить штат финансовых контролеров, повысить им жалование. Дать возможность проводить длительные (хотя бы по месяцу, а не по неделе!) ревизии на местах — вот о чем написал капитан в представлении.

Но было и то, о чем он не мог написать на бумаге. Скрыто-торжествующий взгляд Филиппова. Та железная уверенность в своей правоте, причины, ее породившие, — вот что надо прежде всего выжигать каленым железом! Иначе никакие ревизоры не помогут. Но как об этом скажешь вслух? Как сказать, чтобы услышали?

Глава 40

Сорок толстых томов дела ушли в суд.

Открытое судебное заседание состоялось лишь в начале февраля 1973 года. Столь длительная отсрочка играла на руку обвиняемым: ожидался указ об амнистии в связи с пятидесятилетием образования СССР. Он вышел в конце декабря 1972 года.

Суд длился восемь дней. И каждый день Пантюхов (несмотря на неимоверную занятость он все же умудрялся выкраивать хоть пару часов) занимал свое место