Современный зарубежный детектив-11. Книги 1-19 - Сол Херцог

«Снова в путь?»

«Мы не можем здесь оставаться, — прошипел он. — Ни машин, ни дорог — ничего. Здесь полная херня».

Не советуясь с ней дальше, он присел и проскользнул через рельсы в тень по другую сторону поезда. Ева последовала за ним так тихо, что Харланд несколько секунд не заметил её.

Она подошла к нему совсем близко и встала, глядя на дверь последнего вагона, ее плечи молча поднялись.

Он планировал подойти и открыть дверь, как только поезд тронется. Но он увидел огни другого поезда, быстро приближающегося с противоположного направления, и решил действовать, когда тот проедет мимо. Гул, предшествовавший экспрессу, перерос в рёв. Он прогремел по станции, увлекая за собой облако ледяных частиц. Харланд вскочил и рванул дверную ручку вниз, но она не поддавалась. Он подумал, что она, возможно, замёрзла, и снова поднял руку, чтобы ударить по ней кулаком. Ничего.

Именно в этот момент колеса запротестовали и сдвинулись на несколько дюймов по рельсам, остановились, а затем сдвинулись еще немного.

«Блядь! Блядь! Блядь!» — выплюнул Харланд.

Ева взглянула на него и кивнула головой направо. Она отошла за последний вагон и пробежала под задними фонарями. Он последовал за ней, потому что не хотел остаться стоять, как идиот, посреди путей. Расстояние между ними и концом платформы составляло примерно один вагон. Как только вагон прошёл последние несколько футов мимо платформы, он понял её замысел. Она присела, перекувырнулась через рельсы и приземлилась в темноте под бетонным краем платформы. Выступ давал около двух футов защиты, но гораздо больше тени.

Через секунду Харланд тоже нырнул, но неудачно. Ремень его сумки зацепился за болт, крепивший рельс к шпале, и ему пришлось отпустить её и перекатиться через сумку. Рука Евы метнулась вперёд, отпустила лямку и потянула сумку к себе. Поезд проехал почти всю платформу, прежде чем они устроились под бетонным бортиком, плотно прижав колени к груди.

Внезапно наступила тишина. Большинство голосов затихло в зданиях вокзала. Но наверху всё ещё слышался звук двух-трёх пар шагов, беспорядочно двигавшихся наверху. Одна пара приблизилась к краю, примерно в трёх метрах слева от того места, где они сгрудились. Казалось, человек стоял там, задумчиво. Харланд посмотрел на Еву. Она приложила палец к носу и подняла голову. Он понял, что она учуяла запах его тяжёлого одеколона.

И тут в тишине пустынного вокзала раздался голос, голос Олега Кочалина. Ева вздрогнула. Харланд поднёс руку к её рту.

«Уходим», — сказал Кочалин по-русски. «Их здесь нет. Заводите мотор». Ответа не было, только шуршание ног, спешащих выполнить приказ.

Он постоял ещё несколько мгновений. Затем он исчез, и через минуту послышался кашель двигателя, а затем вой вертолёта. Харланд понял, что Кочалин, должно быть, прибыл на станцию задолго до полиции. В этом не было никакой загадки. Ему не составило бы труда установить, на каком поезде они сели из Дрездена. Задача, должно быть, заключалась в том, чтобы спровоцировать польские власти остановить поезд и провести его обыск. Он задавался вопросом, какую историю он использовал, чтобы убедить их это сделать.

Шум двигателя за зданиями вокзала достиг апогея, и затем вертолёт с внезапным рёвом взмыл в воздух. Он остановился над вокзалом и помчался на запад по рельсам.

«Что же нам теперь делать?» — спросила Ева, дрожа.

«Ещё рано. Мы сядем на следующий поезд, куда бы он ни пошёл».

Большая часть освещения на платформе была выключена, и они смогли отойти от путей. Час спустя прибыл медленный поезд, идущий на восток, и они сели на следующей станции, где пересели на более быстрый поезд до Варшавы. Поздно вечером они сели на ночной поезд до Познани и Берлина. За взятку в пятьдесят долларов они купили

им досталось последнее свободное спальное место. Перед отъездом Харланд нашёл телефон и позвонил Птице, чтобы сообщить ему, что Зикмунд Мысльбек был убит этим утром. Птица уже знала об этом, но хотела узнать подробности.

Он сказал, что Мэйси была крайне расстроена: он знал Зикмунда больше двадцати лет. Затем Харланд позвонил Харриет и сказал, что возвращается с Евой. Она была осторожна по телефону и сказала, что к пациенту приходили один или два неожиданных посетителя, но он чувствует себя хорошо. Харланд засыпал её вопросами, но она отказалась отвечать.

Он вернулся в купе и обнаружил Еву, сидящую на нижней из двух коек и чистящую брюки щёткой для ногтей. Она не подняла глаз.

«Как он?» — спросила она.

«Она говорит, что у него все хорошо, он поправляется».

«И ничего больше?»

«Нет, она не могла говорить».

Она подняла голову. Близость, которая была так естественна, когда они несколько часов назад полагались друг на друга, испарилась.

«Я думаю, вам придется мне все это объяснить», — сказала она.

Харланд ждал.

«И ты тоже — расскажи мне о Кочалине и о том, что ты делал в Праге в ноябре 89-го».

Она выглядела озадаченной.

«Я не понимаю, что вы имеете в виду».

«Ну, давайте что-нибудь поедим и поговорим».

Они пошли в вагон-ресторан и сделали заказ, как только поезд отошел от станции –

суп, баранина с картофелем и бутылка крепкого красного вина.

Харланд осушил стакан.

«Вы говорите, что я не имею права знать вашу историю. Я не согласен, потому что вся моя жизнь была пронизана нашей… нашей встречей в Риме».

«Моя тоже изменилась, — резко сказала она. — Я родила ребёнка —

помнить!'

«Ну, в любом случае, мне очень хотелось бы узнать о ваших отношениях с Кочалиным, особенно после развода. Сначала я хочу получить ответы, а потом объясню, почему».

Всё просто. Мне пришлось выйти за него замуж, потому что только так мы могли выжить. Я же говорила, что никто не понимает тех дней. Оглядываясь назад, мы понимаем, что всё закончилось в 89-м, но в начале восьмидесятых коммунизм…

Казалось, что это продлится веками. Система казалась неуязвимой, и нам пришлось принять соответствующие меры. Олег был моим решением».

«Он был одержим тобой?»

«Да, я полагаю, можно так сказать».

— А раньше он был любовником твоей матери?

Она посмотрела на него с вызовом.

«Я расскажу вам свою историю, а не ее».

«Если он был вам нужен, почему вы развелись в 88-м?»

«Это трудно». Выражение боли отразилось на ее лице.

«Это был секс?»

«Ты такой грубый, Бобби. Конечно, дело было в сексе. Я не могла его любить.

Он знал о тебе и винил тебя в том,