Современный зарубежный детектив-11. Книги 1-19 - Сол Херцог

«Я не понимаю. Почему вы никогда не видели его лица?»

«У меня были завязаны глаза». Он помолчал, его взгляд остановился на мужчине в дальнем конце вагона-ресторана. «Вы очень точно подметили, что Кочалин — загадка для самого себя. Я понимаю это. Но, опять же, мы все так живём. Наша история скрыта от нас. Все эти годы я понятия не имел, почему он меня так увлёк. Только сегодня я понял, в чём дело. Я… он… он мстил мне за тебя».

«Он причинил тебе боль?»

«Да. Я никогда не понимал бессмысленности его поступков – внимания к деталям, причиняющего боль. Но теперь понимаю. Он мстил за тебя. Он мстил за ту фотографию, где мы с тобой в постели – за ту фотографию, о которой, как ты говоришь, ты ничего не знал».

Ее руки поднялись ко рту.

И я полагаю, что тот же мотив был у него и тогда, когда он увёз Томаша в Боснию. Он хотел его заразить. Он хотел уничтожить его, потому что он был моим ребёнком, а не его. Другого объяснения его поступку нет. Видишь ли, Ева, он знал, что произойдёт в Восточной Боснии тем летом.

Он поставлял оружие, боеприпасы и горючее. Кочалин всё это время знал, что делает.

«Я размышлял над фотографиями, которые я вам показывал, и пришел к выводу, что Томаш не просто был свидетелем резни — он принимал в ней участие.

Перед самым выстрелом он сказал, что убил человека. Я проигнорировал это, когда Томаш боролся за жизнь в больнице, и забыл о его словах.

Но они бы не позволили ему увидеть это без его участия — таков был их путь».

Он продолжал отводить от нее взгляд, хотя и чувствовал жар ее взгляда.

«Вот что они делали в Боснии. Рассказывают о водителях автобусов, которых использовали для перевозки мусульман к месту расстрела. Каждого из них заставили убить человека. Таким образом, они не могли выступать свидетелями, не признавшись в своём преступлении. Уверен, они не позволили бы Томасу увидеть то, что он сделал, не вовлекая его в это. Они бы дали ему понять, что это был либо он сам, либо человек, стоящий перед ним на коленях».

«Он мог бы мне сказать», — беспомощно сказала она.

Его взгляд вернулся к ней. «Нет, он видел, где ты живёшь. Он знал, сколько денег Кочалин вложил в твою квартиру. Он знал, что оплачивает твои счета, платит за твою жизнь. И он знал, что ты в долгу перед Кочалиным за лечение от наркозависимости. Он думал, ты ему не поверишь, а значит, ему придётся самому разбираться с этой виной. Поэтому он и ушёл».

«Да, но он знал, что мы с Олегом больше не...»

«Чего больше не было?» В этот момент Харланда осенило, что Кочалин поддерживал связь еще долгое время после развода по очень веской причине.

Должны были быть какие-то остаточные сексуальные отношения — некие услуги, которые могла оказать только Ева.

«Когда это закончилось, Ева? Или всё ещё продолжается? Ты это имеешь в виду, когда говоришь, что знаешь его секреты, знаешь его так, как никто другой не может знать? Господи, Ева, что вы, чёрт возьми, делаете вместе?»

Он ждал её ответа. Ничего не последовало.

«Ну», продолжил он, «это, безусловно, объясняет, почему Томасу пришлось убраться из твоей жизни, и, полагаю, именно поэтому ты никогда не пытался связаться со мной».

Она опустила голову.

«Ты прав. Что-то было. Но не сейчас. Томаш это знал».

«Я не понимаю, — сказал Харланд, — как твоя мать допустила это. Должно быть, она очень хорошо понимала, кем был Кочалин, даже в молодости».

«Ради бога, Бобби, ты такой безжалостный. Давай перестанем об этом говорить?»

Харланд отодвинул тарелку с бараниной в сторону.

«Ответ – нет, я не могу оставить это в покое. Вы, как никто другой, знаете, как этот человек завладел нашими жизнями – вашей, моей, Томаша и бесчисленных других. Он заразил нас, Ева, он использовал нас, использовал тебя – он чёртов извращенец. Его нужно остановить. Вот почему мне нужно узнать о нём всё, что только можно, чтобы прижать его раз и навсегда. Я делаю это не только ради Томаша. Я ради Грисвальда, ради людей на двух самолётах. Эти преступления в Боснии продолжаются и по сей день». Он сделал паузу. «Знаешь, когда я упомянул об авиакатастрофе сегодня утром, ты и глазом не моргнула. Ты не спросила об этом. Возможно, тебя больше не трогают подобные вещи. Просто подумай о том, что он сделал, этот человек, за счёт которого ты жила четверть века. Два самолёта…

– двадцать человек погибли вот так. Хорошие, невинные люди, которые ничем не примечательным образом делали всё, что могли, в этом запутанном мире. Люди, которые зарабатывали на жизнь. Они зарабатывали себе на жизнь, Ева. Они не лежали на спине, будучи трахаемыми, чтобы получить свои деньги. У них были семьи, друзья и близкие. А потом ничего. И знаешь что? Он так и не уничтожил показания, которые Томаш дал моему другу. Видишь ли, я не рассказал тебе главную иронию всего этого. Я был в том самолёте. Я был со следователем, который собирался раскрыть, что Виктор Липник – это Кочалин. Я был единственным выжившим. Собственно, так Томаш меня и нашёл. Он увидел мою фотографию в газетах.

«Опять фотография», — сказала она.

«Да, снова фотография», — сказал он без всякого интереса. В глубине души ему уже было всё равно.

«Как вам удалось выбраться?»

«Удача и сиденье, обращенное назад».

Было уже за полночь. Он сказал всё, что мог. Он оплатил счёт, и они вернулись в своё купе. Он подождал в коридоре, пока Ева собиралась спать, а затем вошёл и обнаружил, что она заняла верхнюю койку и выключила лампу для чтения. Они ничего не сказали. Он лёг в одежде и прислушался к стучанию колёс вагона, отбивающему ритм. Двадцать минут спустя он, оставив попытки заснуть, вернулся в вагон-ресторан, где понимающий официант подал ему стакан виски.

Он сидел, потягивая напиток, несколько часов, пока мимо проплывала черная пустота Центральной Европы.

У Томаса возникли трудности с именем. Лихорн или Литеторн?

Или в середине имени был твёрдый звук? Он перебирал вариации в голове. Он хотел проверить этот звук во рту, провести языком по верхним зубам, чтобы образовать твёрдый, взрывной звук «т».

Он понял, что в этом и заключается суть языка. Он во многом зависит от маленькой утробы