Современный зарубежный детектив-11. Книги 1-19 - Сол Херцог

Они поднялись на лифте на верхний этаж, где их встретил молодой человек в джинсах и тёплом свитере, представившийся Джимом, смотрителем. Он сказал, что будет этажом ниже. Его работа заключалась в том, чтобы дежурить на двух этажах всю ночь, так что, если им что-то понадобится, им достаточно было позвонить вниз. Он был на ногах в любое время суток.

Харланд уселся за длинный стеклянный стол с видом на вокзал Ватерлоо и здание Парламента и открыл ноутбук. Ева села в прямоугольное кожаное кресло и стала разглядывать его, поддерживая одной рукой другую и прижимая два пальца к виску.

«Вы собираетесь написать этот отчет?»

«Да», — сказал он, не поднимая глаз. «Мне нужно снять его завтра. Чем раньше они его получат, тем меньше мы будем уязвимы».

«Ты не спал двое суток».

Он поднял взгляд. «Я немного поспал, но лучше всего работаю именно так. К тому же, в этом здании мне всегда удавалось сосредоточиться». Он постучал себя по виску. «Извините, я вам не сказал. Это старая штаб-квартира МИ-6. Я работал на шестом этаже в восьмидесятых – оттуда был не такой хороший вид, как отсюда».

Она выглядела озадаченной. «Но почему мы здесь?»

«Потому что Кут Авосет тоже раньше здесь работал, и он подумал, что было бы забавно разместить свой бизнес в этом здании после его переоборудования. Он говорит, что это единственное место, где нас никто не будет искать».

Её это не впечатлило. «Это очень по-британски. Почему всё должно быть для тебя забавным?»

«Это не так, это просто его прихоть. Вот и всё. Это ничего не значит».

Казалось, её это не убедило. Она встала, чтобы выпить. К тому времени, как она открыла бутылку красного вина и вернулась к нему с бокалом, он уже начал составлять план отчёта.

«Ты ничего не показываешь, Бобби? Ты запечатан, как старое здание, в которое опасно входить».

Он не ответил, а отвернулся от экрана и посмотрел на нее.

«Ты что-то чувствуешь, — продолжила она, — но не выражаешь этого. Я знаю, что тебе жаль Томаса, поэтому ты и пришёл ко мне. Но ты ничего не сказал о своих чувствах и не хочешь признавать чувства других».

Конечно, она была права. Луиза тоже была права. Харриет была права.

Все были чертовски правы.

«Послушайте, много времени тратится на жалость людей к себе. Написав этот доклад, я смогу хоть на что-то повлиять. Я смогу начать разбираться с Кочалиным — и это будет не только для меня».

«Он сделал это с тобой? Он лишил тебя способности к сочувствию?»

«Вы говорите так, словно это какой-то физический орган», — резко сказал он. «Если хотите знать, он не повредил мою эмпатию, как вы выразились».

«Видишь, ты меня отталкиваешь. Ты не любишь говорить об этом. Возможно, дело не в отсутствии эмпатии. Возможно, дело в твоей неспособности доверять другим людям».

«И где вы научились такой своей чувствительности — в постели с военным преступником?»

Она была ужалена и отвернулась.

Он смягчил тон.

«Послушай, ты, наверное, прав насчёт моих недостатков, но ты не рассказываешь мне ничего такого, чего бы мне уже не говорили. Сейчас мне нужно сосредоточиться на этом. Вот и всё».

Она села, посмотрела на вид, а затем перевела взгляд на него.

«Надеюсь, всё будет хорошо, если я останусь здесь», — тихо сказала она. «Я не хочу быть одна».

Он этого не слышал. Он уже начал первое предложение отчёта, которое напомнило Джайди о его кратком изложении. Он жаждал высказать своё мнение.

все было зафиксировано, поскольку, помимо его доверенности, никаких документов между ними не передавалось.

К пяти утра он закончил черновик. Большая часть давалась легко, но возникла проблема с разделом, посвящённым резне. Ему нужно было точнее указать место и объяснить происхождение двух фотографий. Также ему нужно было получить показания Томаса.

Он встал и поправил синюю дорожную сумку на скрючившемся на диване теле Евы. Он постоял и посмотрел на неё, чувствуя жалость, которую не смог выразить ранее. Затем он плюхнулся на диван напротив неё.

Томас начал давать показания в одиннадцать утра. Харриет была с ним в комнате. Он немного вздремнул, а затем продолжил, оставив Харланда около двух часов дня. По предложению Евы, они дежурили по очереди, поскольку она знала, что ему сложнее сосредоточиться, когда все присутствуют. Никто не смотрел на экран, пока он не закончил. Затем Харриет распечатала показания.

Харланд сел и прочитал единственный листок. С первого взгляда он понял, что это именно то, что ему нужно.

Я Томаш Рат, гражданин Чехии. 15 июля 1995 года я был в Боснии с Олегом Кочалиным, он же Виктор Липник. Мы стали свидетелями резни, устроенной Кочалиным и сербской армией. Мы последовали за четырьмя сербскими грузовиками в горы. В них находилось 70 мусульманских мужчин и мальчиков.

Когда мы приехали, мы услышали первые выстрелы. Я не знал об этом, пока не увидел тела. Руки жертв были связаны за спиной. Я помог человеку, упавшему с грузовика. За это его держали до последнего и заставили выстрелить. Я убил этого человека. Они сказали, что застрелят меня, если я его не убью. Я виновен в убийстве. Я хочу извиниться за то, что сделал. Олег Кочалин — мой отчим.

Я предоставил трибуналу две фотографии: одну, где он в Австрии, что доказывает, что он не был убит, и другую фотографию резни, снятую сербским солдатом, я снял на пленку позже. Я свидетельствую, что все это правда.

Томас был изнурен письмом, но не мог заснуть. Он смотрел на Харланда, читающего заявление, потом на свою мать и Харриет. Он чувствовал невыносимый стыд. Так долго обдумывая каждую букву и каждое слово, он провёл на этой сцене почти четыре часа. И всё же у него не хватило сил написать тысячи букв, чтобы описать, как он оказался в ловушке, став свидетелем резни.

Олег рассказал ему, что на холме ведётся какой-то бой. Они сели в армейскую машину вместе с ухмыляющимися сербскими солдатами и проехали два километра по узкой, неасфальтированной дороге. Подъём был долгим. Солдаты передавали друг другу бутылку сливовицы. Когда они остановились, Томаш увидел людей в грузовиках перед ними, и до него дошло, о чём говорил Олег. Пленные были в ужасе. Они знали, что спасения нет, потому что даже если бы они выпрыгнули из грузовиков и побежали, холм был голым и не мог предложить никакого укрытия, кроме кустарника. Сербы наслаждались их страхом