Ковчег Времени, или Большой побег Рафала из Когда-то в Сейчас через Тогда — и обратно - Марцин Щигельский

— Но где все? Куда их забрали?

Пан Охняк молчит, пани Борцух тоже. Слышно, как морлоки перекрикиваются на улице, раздается выстрел.

— Мы прячемся уже два дня, — тихо говорит пани Борцух. — До того они никогда не искали по ночам. Прошлую ночь мы пересидели на крыше. Ничего не ели.

Здесь темно, но даже в темноте я вижу, какие у нее впалые щеки, какая она худая. У меня же есть хлеб! И груша, которую дала женщина в голубой косынке. Сую руку в карман — груша целая, только помялась немного.

Пан Охняк протягивает дрожащую руку, берет у меня хлеб. Я отворачиваюсь — не могу смотреть, как они едят. Пани Борцух беззвучно плачет.

— Надо оставить что-то на потом, — напоминает ей пан Охняк. — Неизвестно, сколько еще мы здесь пробудем. Вода у нас есть, на чердаке за трубой стоит таз с дождевой водой. Но еды, кроме этой буханки, больше нет.

— У меня еще есть груша, — говорю я и протягиваю ее пани Борцух. — Но нельзя же тут сидеть неизвестно сколько. Надо убегать.

— Скоро здесь все успокоится, — говорит пан Охняк. — Акция закончится, надо переждать. Наверно, они снова уменьшат Квартал, но в остальном все будет как раньше. Главное — переждать.

— У меня есть отличное убежище по ту сторону стены. Можете пойти со мной!

— Нет, нет, — мотает головой пан Охняк. — Это опасно. Надо переждать. Все будет по-старому. Переждем. Я сторож, стало быть, важный человек. Сторожа и потом будут нужны… Сторожа всегда нужны.

Он бормочет себе под нос одно и то же, а я в отчаянии смотрю на него. По-моему, он неправ. Я уж точно не могу здесь оставаться. А что, если меня поймают? Если начнут пытать? Не знаю, хватит ли у меня сил вытерпеть и не выдать Эмека и Лидку, не рассказать, что мы живем в зоопарке, что у нас есть ковчег. Не могу я сидеть и ждать!

Опираясь спиной о трубу, надеваю ботинки и крепко-накрепко завязываю шнурки, а потом откидываю голову назад и закрываю глаза.

Голоса на улице стихают, телега — или несколько телег — уезжает, скрипя колесами. Над крышами домов, далеко на востоке, появляется бледная полосочка света. Скоро рассветет.

— Я пойду, — говорю я. — Мне пора.

— Не дури! — тараторит пан Охняк. — Тебя поймают! Оставайся здесь. Ты же видишь, нас не нашли. Раз до сих пор не нашли, то уже и не найдут. Акция закончится, можно будет вернуться домой, на работу.

— Мне пора, — повторяю я.

— Если его поймают, он расскажет, где мы! — тихо взвизгивает пани Борцух. — Он нас выдаст!

— Неправда, — говорю я и потихоньку отступаю за трубу.

— Он скажет им, где мы! — истерически причитает пани Борцух. — Уж я-то знаю! Не везет мне. Я уже два раза с начала войны горела, все потеряла, а ведь сколько добра у меня было! Чего только не было… Он пришел нас погубить!

Пан Охняк бессмысленно смотрит на меня, и вдруг я вижу, что его взгляд каменеет. Отступаю еще на несколько сантиметров.

— Я же отдал хлеб, — тихо говорю я.

Внезапно пан Охняк бросается в мою сторону с растопыренными пальцами. Я отскакиваю, его рука пролетает перед моим носом. Поворачиваюсь, пригибаюсь и, не глядя назад, бегу к люку. У меня преимущество: я меньше и легче. Слышу за спиной шум, куски черепицы сползают, падают вниз и с громким стуком ударяются о мостовую.

— Держите его! Держите! — кричит пани Борцух.

Я добегаю до люка, хватаюсь за острый край жестяного листа и одним рывком — на который уходят все мои силы — поднимаю крышку. Она с оглушительным грохотом падает на черепицу, а я тут же, ничего не видя, запрыгиваю в темную дыру. Бухаюсь на пол, ударяюсь локтем о лестницу. Руку пронзает острая боль — как будто током ударило. У меня перехватывает дыхание, но через секунду я уже вскакиваю на ноги и бегу к выходу на лестницу. Мчусь вниз длинными прыжками, следом сыплются кастрюли, книги, коробки. Вылетаю в дверь, хватаю ртом воздух. За мной никто не гонится. На лестнице, за моей спиной, наступает мертвая тишина. Я наклоняюсь и упираюсь ладонями в колени. Перед глазами скачут красные точки. Ждать мне больше нечего.

Выбегаю на улицу. Наверняка есть другие переправы через стену, но я их не знаю, и искать некогда. Куда пошли те двое мужчин и морлоки? Неизвестно. Надо добраться до Сенной, а там уже можно выбраться из Квартала — я помню как.

Небо становится все светлее, стены домов сереют в темноте. Бегу к мосту — дорогу от моста до Сенной я знаю наизусть.

Старый базар, лавочки. Мастерские на Желязной. Гнутая мебель Касичака. Перекресток. Я уже отсюда вижу поломанную красную вывеску хозяйственной лавки, лежащую на мостовой у дома. Прачечная: двери и доски, которыми была заколочена витрина, валяются на тротуаре, внутри мигает свет. Это они!

Душа уходит в пятки, я бегу все быстрее. Кто-то кричит позади меня, стреляет. Выстрел оглушительным громом отражается от стен. Пуля ударяет в штукатурку, мне в лицо летят мелкие камешки. Я тихо вскрикиваю, невольно отпрыгивая в сторону, но не останавливаюсь. Мчусь, как будто у меня крылья выросли. Книги пана Мирского белеют на мостовой. Выбитое стекло витрины магазина деликатесов. Улица Твардая загибается плавной дугой. Добегаю до арки, влетаю во двор. Под подошвами хрустит стекло от разбитых пробирок пана Духовничего. Вторая арка, наш старый двор. Я поспешно пролезаю под заграждениями из колючей проволоки на Сенной, обдираю ладони, но не обращаю внимания. Какой это был двор? Вон там — косметический салон, значит, наверно… Да! Проворно, как обезьяна, залезаю по выемкам в стене, становлюсь на навес. Еще один шаг. Падаю вниз, во двор, перекатываюсь на живот, медленно опускаюсь на землю. Лежу на спине, дыхание снова перехватило.

Высоко надо мной — бледное небо, обрамленное черными краями крыш. Я чувствую себя в безопасности, но это чувство — неправда. Лежу еще какое-то время, потом встаю и отряхиваю одежду. Поплотнее натягиваю шапку и осторожно выхожу из арки. Я на Злотой. Улица совершенно пуста, но наверняка уже встало много людей. Вот-вот пойдут на работу. Надо спешить.

Глава 6

До зоопарка я добираюсь только после обеда. Дорога мне знакома, поэтому теперь идти немного легче, однако на каждом шагу попадаются морлоки. Они не обращают на меня внимания и, кажется, нервничают. Переезжаю через мост на «колбасе» —