Ковчег Времени, или Большой побег Рафала из Когда-то в Сейчас через Тогда — и обратно - Марцин Щигельский

— Да мы же все равно уплываем, — удивленно смотрит на меня Лидка.

— Но они-то остаются. Они тяжело работают на этих огородах. Так нельзя. Одно дело взять одну-две морковки, а совсем другое — украсть весь урожай.

Лидка думает, потом вздыхает и кивает.

— Ты прав, — говорит она. — Возьмем два.

На этот раз приходится долго прятаться за насыпью — на дороге много людей. Наконец нам удается перескочить через рельсы и перелезть через забор. Зоопарк пустой, наверно, уже часов шесть. Мы без труда срываем несколько головок салата, все с разных огородов. Находим и цветную капусту; тот, кто ее посадил, ловко замаскировал грядку досками. Я чувствую угрызения совести. Капуста небольшая, зеленоватая, ненамного крупнее яблок. Там всего восемь кочанчиков. Я рассматриваю их с сомнением. Наверно, не дозрели еще. В конце концов мы решаем их не брать, а вместо этого срываем несколько помидоров.

— А теперь что? — спрашивает Лидка.

— Теперь надо найти Янтаря.

— Если он сам не захочет — не найдем. Чаще всего я его встречала возле его бывшего вольера. Посмотрим там.

Поломанные клетки, где раньше жили шакалы и загадочные звери под названием агути (это я знаю из уцелевшей таблички на решетке), совсем рядом с вольером для зебр, сразу за вольером белых медведей. Трава здесь очень высокая, в ней валяется куча железяк и мусора.

— Видишь его? — спрашивает Лидка, заглядывая в одну из клеток.

— Нет, — мотаю головой я.

— Я же говорила, — вздыхает Лидка. — Если он не захочет, то мы никогда… Ой.

— Что ой?

Я поворачиваюсь и смотрю туда же, куда и она. Янтарь сидит под деревцем с другой стороны площадки, перед пустым вольером львов, и глядит на нас золотыми глазами. Сбоку его освещают лучи желтого вечернего солнца. В этом свете он выглядит как бронзовая статуя.

— Ну и что теперь? — шепотом спрашивает Лидка.

Я откашливаюсь, делаю шаг навстречу Янтарю и, хотя чувствую себя немного глупо, говорю ему:

— Слушай, мы уплываем отсюда и больше не вернемся. У нас есть ковчег и еда. Через несколько месяцев снова будет зима — снег и мороз. Здесь оставаться плохо. Если хочешь, можешь отправиться с нами. Сегодня вечером. — Я на секунду замолкаю и, подумав, добавляю: — Мы дадим тебе колбасы. У нас ее немного, но кусочек есть.

Шакал пригибает голову и не спускает с меня глаз. Я смотрю на него, потом пожимаю плечами.

— Ну как хочешь. Мы пошли.

Перебрасываю через плечо мешок с салатом и иду к Висле. Лидка идет рядом, оглядываясь на каждом шагу.

— Так и сидит, — грустно вздыхает она.

— Эх…

— Может, надо его поймать? Поставить ловушку…

— И что? Посадить в клетку? По-моему, так нехорошо, и он точно был бы недоволен. И вообще у нас бы ничего не вышло, сама знаешь.

— Но он же… — Лидка оглядывается и вдруг замолкает, а потом сообщает возбужденным шепотом: — Идет за нами!

Я улыбаюсь про себя, но ничего не говорю и не гляжу назад. Мы пролезаем сквозь прутья ограды и прячемся в кустах у дороги. Янтарь стоит неподалеку, под кустом сирени. Дорога пуста, поездов тоже нет. Мы быстро перебегаем через дорогу и рельсы, а Янтарь идет по нашим следам; один изящный прыжок — и вот он уже за насыпью. Останавливается в зарослях и вопросительно смотрит.

— У меня аж мурашки по спине, — шепчет Лидка. — Он ведет себя так, будто все понимает.

Мы бредем сквозь заросли, мимо «купальной» бухточки, между высоких стеблей крапивы. Когда мы доходим до баррикады и я открываю бочку, Янтарь глядит на меня с опаской. Поэтому я вхожу первым, чтобы он убедился, что это не ловушка. Шакал ловко пробирается через туннель и отбегает на несколько метров в сторону, на безопасное расстояние.

— Вот он, наш ковчег, — неловко говорю я, указывая на корабль.

Янтарь с сомнением разглядывает конструкцию, подходит к ней и обнюхивает борт. Вдруг из люка, спрятанного между веток, появляется Эмек, а перепуганный шакал отскакивает с коротким тихим тявканьем. Эмек таращится на него.

— Как вы это сделали?

— Это Рафал, — поясняет Лидка, — поговорил с ним. И больше ничего не надо было делать.

— Вопрос только в том, захочет ли он заходить внутрь, — говорю я.

Янтарь снова осторожно приближается к ковчегу и продолжает обнюхивать борта.

— Уговорим, — отвечает Эмек и смотрит на небо. — Погода хорошая. У нас мало времени. Надо отплыть прежде, чем стемнеет.

— А что потом?

— Потом будем плыть, — пожимает он плечами. — Обычно ночью никто не плавает, так что река будет свободна. Сплавщики на ночь пришвартовываются, водная полиция тоже особо носа не высовывает. Есть шанс без помех выплыть за пределы Варшавы. Дальше будет проще.

— А не опасно плыть ночью по реке? — спрашивает Лидка.

— Опасно. Но я отлично знаю Вислу, а ковчег у нас маленький. На мель не сядет. Нам страшны только течения, но, если ночь будет безоблачная, — справлюсь. Только надо отплыть до темноты, потому что этого побережья я толком не знаю, а здесь мелко и можно на что-нибудь напороться.

— А палки зачем? — спрашиваю я, показывая на три длинные толстые ветки, очищенные от коры.

— Это шесты. Они нужны, чтобы продвигаться вперед, отталкиваться или снимать лодку с мели, — поясняет Эмек. — Надо их прикрепить к борту, внутрь они не влезут.

Мы привязываем шесты веревками, потом я заношу внутрь мешок с салатом. Эмек и Лидка здорово все обустроили. На носу ковчега, в ящиках, выстеленных брезентом, лежит еда — в одном хлеб, сыр, колбаса и сало, в другом овощи. Между ящиками Эмек поставил жестяную бочку, в которую налито немного питьевой воды. Еще есть специальный ящик для инструментов и другой — для нашей одежды. В нем лежат моя «Машина Времени» и запасная рубашка. На гвозде висит керосиновая лампа, а Лидка взяла с собой все свечи из убежища.

К шпангоутам, то есть перегородкам на дне ковчега, возле каждого борта Эмек прибил длинные доски, которые могут служить скамейками или койками, если встать на них коленями, то можно смотреть в иллюминаторы между ветвями. Возле одной из скамеек стоит клетка, в ней на сене спит Микся. Когда я вхожу в ковчег, он приоткрывает один глаз, а заметив меня, поворачивается на другой бок и продолжает спать. Морковки, о которых говорила Лидка, исчезли — видно, у него появился аппетит.

Темная каюта ковчега пахнет живицей и смолой. Теперь это будет мой дом — по крайней мере, какое-то время. Интересно, что сказал бы Дедушка, если б увидел меня здесь? Наверно, пришел бы